Притворщик из тебя недурный, а вот остальное - ничего не стоит! И главное - разумом Нимоа обидел. - С притворным сочувствием он со всех сторон рассмотрел физиономию Илчи, поцокал языком. - Ну и видок. И ведь сам же расстарался, мы и пальцем не приложили. Пока что.
Его трясло от ярости. Слышал и видел Илча на самом деле сносно, только глазами почти не мог ворочать. Еще бы, кого Серый первого плохою службой попрекнет? Ну, кроме Илчи? Кальтира. Вот тот и исходит желчью. А уж поздно.
Сам Илча сегодня уже настарадался от бессилия. Даже гнев едва теплился, усталость смела и его. Скорей бы порешили - в самый раз будет, бесполезный он оказался человек, вредный даже.
- Ты, небось, думаешь, чик тебя тут - и конец. А вот и ошибаешься, птенчик! Пока живой - все еще господину нашему служишь, так и запомни.
Только бы Танит в покое оставили. Илча забеспокоился. Что с ней? Где?
- Что, уразумел наконец? С господином шутки шутить - никому не пожелаешь.
Но Илча сейчас боялся другого.
Его потащили вниз. Перекинули через плечо.
- Что с ним будет? - тоненько спросила Танит, словно издалека.
- Тебе не все равно?
- А мне что?
- Господин своих слуг не забывает. Благодарность свою завтра получишь. Хочешь браслет?
- А какой? - Не веря ушам, слушал Илча. - Красивый?
- А какие ты любишь? - благосклонно прогудел бывший наставник.
- Я тяжелые люблю. Поувесистее, чтобы на руке чувствовались. Благодарность - не пустое место.
Илча слышал каждое слово, но отказывался понимать.
- Слышишь, птенчик? - Кальтир слегка наклонился к его уху. - Никому нельзя верить, коль господина задумал обманывать. Даже себе. А ты и правда размяк? Думал в теплом гнездышке переждать? Да советник этот, Таир надутый, вас обоих давно раскусил. Неспешно себе послеживал. Все раздумывал, как получше вас обоих уму-разуму научить. Если б нам ловкач вроде тебя не понадобился, вышвырнули бы с голой шкуркой за ворота, точно говорю. А до того маленько поучили, чтоб не мнил себя умником.
Илчу уже грузили в повозку, а Кальтир продолжал приторно-сладко нашептывать, терзая своего пленника.
- Вот тебя и почтили… э-э… честью. В доверие взяли! Мне-то сразу… ты не глянулся, с изъяном показался, но что поделаешь - господин тебя выбрал. А возни с тобой было! - фыркнул он. - А вот птичка твоя, та поумнее да посговорчивее оказалась. Тут же с руками и ногами к нам в объятия бросилась. Скоро пристроим в хорошие руки, нам такие нужны, смазливые да неглупые. А ты - дурачина. Да еще упрямый. И ведь с самого начала упирался! Утаить решил, что со стихотворцем водился! Полночи из тебя доставать пришлось, по словечку! А потом уж совсем как баба… извелся весь, совесть дырку в голове проела! Слуга Дракона! Тьфу! И, главное, идиот паршивый, слабину дал, а отвечать за то кому, а? Ну, кому все напасти? Чтобы двар тебя высосал!
Он наотмашь хлестал Илчу, но тот давно не чувствовал боли. Только глаза не мог закрыть.
- Вот ведь, и у такого дурачка свой талант нашелся: прикинулся, как умный. Энаала чуть не уходил. За это он тебя еще отблагодарит, дай только срок. И для чего весь шум-то развел! Ну, сам бы деру дал - это я понимаю. А он! На площадь побежал! Рассказывать! Спасать! Стихотворца! Да ему еще почет будет и слава, а тебе мешок в земле сырой, недоумок ты балаганный!
Опомнившись, он перестал бить юношу.
- И надо же, весь день от нас бегал, а тут вляпался по самое-самое! К девке прятаться побежал. А она, не будь дурой, тут же к Таиру слугу отрядила. И настой наш целебный в винишко вкинуть не забыла. Его еще днем принесли - вдруг ты заявиться надумаешь. Вот это сметка! Мы уж на готовое явились, и ловить тебя не пришлось. А то знаем, прыткий больно, опять по крышам скакать наладишься!
Выложив главное, он успокоился, даже замолчал, но ненадолго. Его так и распирало, вот и поругивал пленника то так, то сяк, предвкушал расправу. Наконец, Илче тоже захотелось, чтобы с ним поскорее расправились.
Для Ветра припасли уютную комнатку, словно он явился сюда гостем, а не пленником. Его вывели на верхний уровень: как доводилось слышать - это честь небывалая. Оставалось только гадать, почему сам Серый выбрал подземелье. Быть может, хранил свое обиталище, как и лицо, подальше от досужих глаз и сплетен.
Ветер глядел в узенькое, высокое, похожее на щель окошко. Вокруг простиралась унылая степь. Темные грязные ленты, продавленные колесами, указывали дорогу, скрытую под мерзлой слякотью. Самое тоскливое время в этих краях. Никакого солнца, никакого тепла, словно жизни конец.
Здешний хозяин ничего просто так не делал. Вот и теперь он ловко намекал, во что превратится остаток дней стихотворца, если он дерзнет отринуть протянутую руку.
Серый… Ветер давно уже разучился страстно ненавидеть, всего лишь различал, кого избегать, а к кому стремиться, но незнакомец с Голубой Жемчужиной внутри при всей своей чудовищности вызывал совсем не ужас, не отвращение. И первый раз Ветер с ходу не мог разобраться как быть, что делать. Его противник не зря скрывал до поры, чего именно хочет от стихотворца, давая время, чтобы семена его речей проросли, и самое страшное - они потихоньку всходили.
Нельзя предвидеть всех последствий, сказал Дракон. Сказал ли он это Серому, который в тот день не понял ни слова? Или предвидел грядущее противостояние? Хотел ли он что-то сказать стихотворцу? Ветер всегда считал себя более добрым, чем злым, сказание о Жемчужине подарил всем от добра, и что оно породило? Вон он Серый! Что в нем хорошего, кроме того, что Ветра разумеет! Но тогда… приведет ли ко злу так же все, рожденное Серым? Или просто хочется в то верить, оберегая свободу и тем сохраняя свой дар от размена?
Ветер долго бродил от стены к стене, презрев усталость - так лучше думалось. Но в первый раз за многие годы сердце глухо молчало, и он решил прилечь. Об Илче старался больше не думать. Судьба сделала свое дело, а Ветер - все, что мог. Теперь им идти разными дорогами.
Во сне он снова обнимал ладонью Зеленую Жемчужину, а когда проснулся, было темно. Малюсенькая светильня в углу благоухала незнакомыми ароматами, окошко кто-то заботливо прикрыл ставнями, навесил засов. Значит, сейчас ночь, на небе Линн. Ветер прошелся, с удивлением обнаружил на столе пышный, недавно испеченный хлеб, соленый сыр, сушеные фрукты, вино и воду. Как раз то, что он любит. Здешний хозяин питал такую слабость: и в мелочах оставаться безупречным и вызывающе проницательным. В любом случае, еда оказалась кстати, тем более что Ветер не чувствовал себя хоть сколько-нибудь отдохнувшим.
Постучали, он откликнулся.
- Мой господин желал бы увидеться с господином Ветром. Если господин Ветер не пожелает еще отдохнуть.
Фигура в сером балахоне едва заметно склонила непокрытую голову. Видимо, хозяин требовал почтения к своему гостю. 'Если господин не пожелает еще отдохнуть'. Надо же. Они ждали его пробуждения, дали голод утолить без помех, предупредительность не имела границ.
Ветер последовал за слугою. Снова спустился в подземелье. Теперь тереться о стены на узкой лесенке не пришлось. Его повели другой дорогой. Серый давал понять, что вчерашняя встреча с Илчей была неслучайной.
Стихотворца проводили в прежнюю темноту, без долгого ожидания приоткрыли внутреннюю дверь, обнаружив узкую полоску света, и оставили. Ветер, не дожидаясь позволения, сам толкнул тяжелую створку.
Знакомая комната оказалась пустой. Рукописи все так же валялись в беспорядке перед камином. Теперь, имея оставленную хозяином возможность поосмотреться, Ветер неспешно прошелся вдоль стен. Постоял подле шкафа, набитого свитками, потянулся к толстому футляру, привлекшему внимание, развернул. Невежливо по отношению к владельцу, но Ветер не просил такого гостеприимства и потому считал себя свободным от всяких правил. Все пути назад отрезаны, он ничего не терял, вызывая неудовольствие хозяина. Что еще можно потерять?
