На третий день после бурной ночи у Тоглара в квартире Городецкого поутру раздалась телефонная трель — звонил Александр Михайлович. Он просил Аргентинца приехать к нему в гостиницу 'Украина' и решить вопрос с долгом. Договорились, что Городецкий будет у него через час — 'Украина' находилась от его дома неподалеку, две-три остановки на троллейбусе.
Городецкого насторожило, что Александр Михайлович живет в гостинице, он-то был уверен, что тот москвич. Это, с одной стороны, облегчало его положение: а вдруг удастся повлиять на него, все-таки Аргентинец — человек известный, в авторитете, а с другой стороны — темная лошадка хуже всего, не ведаешь, что от такого можно ожидать, не знаешь, под кем он ходит. Поэтому на встречу Городецкий пошел пешком — не хотел засветить свой 'сааб': без машины остаться — что без ног, как шутил его ассистент Эйнштейн. Раньше, в старые запретные времена, он не раз играл в 'Украине' и хорошо знал гостиницу, даже в названном Александром Михайловичем люксе на шестом этаже бывал не раз — любил там живать одно время Алик Тайванец, пока не уехал в Германию.
Александр Михайлович был в номере один, чего, конечно, Аргентинец не ожидал. Он не стал упоминать, что бывал в этих стенах, хотя думал начать разговор именно с этого... Хозяин люкса встретил радушно, словно их и не связывали столь тягостные обстоятельства, пригласил на диван, у которого уже стоял сервированный столик с закусками и спиртным.
— Что будем пить — виски, коньяк, водку? — спросил хозяин, присаживаясь рядом.
Отказываться было некстати, и, хотя пить сегодня не собирался, Аргентинец сказал:
— Пожалуй, водку.
Оба явственно ощущали напряжение, и, чтобы не усугублять обстановку, Александр Михайлович заговорил первым:
— Я тут навел справки у людей, знающих вас... Все утверждают, что квартира ваша стоит миллион, может, даже и больше. Конечно, имея на руках старшее каре, я мог взвинтить ставку и выше, но что было, то было. Если вы решили расстаться с квартирой, я готов принять ее вместо денег. Район престижный, да и дома там что надо...
— О квартире говорить еще рано, — жестко перебил его Аргентинец, -четыреста тысяч — сумма серьезная, но все же подъемная при моих возможностях и друзьях. И я, как положено по нашим правилам, хочу получить отсрочку. За этот срок я, возможно, отыграюсь или найду деньги. Если же не уложусь в срок, тогда вернемся к сегодняшнему разговору. Так будет справедливо... Или я не прав?
— Пусть будет по-вашему, — не стал спорить хозяин. — Вы, Аргентинец, человек известный, авторитетный, вы вправе рассчитывать на месячную отсрочку. И от игры я не уклоняюсь, а вот вы что-то сами перестали приезжать в Барвиху. — И Александр Михайлович встал, давая понять, что аудиенция закончена.
В этот миг Городецкий увидел вблизи его насмешливо-умные глаза — таким взглядом мог обладать только очень независимый, влиятельный человек, уверенный в своих силах на все сто. И все это никак не вязалось с его прежним представлением о самодовольных, но трусливых чиновниках. Тут, в бывшем номере Тайванца, Аргентинец понял, что Александр Михайлович вряд ли принадлежит к сонму государственных служащих, пусть и очень высокого ранга, не был он похож даже на великих бизнесменов — он был птицей иного полета, не зря же кентовался с потомком чекистов. Какой птицей и какого полета, это нужно было выяснить, если, конечно, удастся, но держать его за лоха нельзя было ни в коем случае, иначе можно пролететь еще раз.
Выйдя из гостиницы 'Украина', Аргентинец глянул на календарь своих наручных часов 'Брегет', которые тоже когда-то выиграл в карты у залетного пижона, — в его распоряжении осталось ровно три недели. Александр Михайлович, конечно, прекрасно знал правила карточного долга: отсчет идет со дня проигрыша и первая отсрочка равна календарному месяцу. Неделя пролетела у него в душевных муках и сомнениях, теперь надо было действовать или отдавать квартиру, хотя о последнем не могло быть и речи.
Аргентинец начал активно искать деньги, чтобы попытаться отыграться в Барвихе, — туда было не принято заявляться без серьезной наличности, тем более тому, над кем висел внушительный долг. Хотя он сознавал, ка-кие пренебрежительные взгляды ожидают его там среди сытой публики, но надо было терпеть: другого катрана, где играют постоянно и по-крупному, он не знал. Но за следующую неделю, кроме пятидесяти тысяч, что ссудил Дантес, он больше ничего не нашел: обещали на будущей неделе, через десять дней, через полмесяца, а срок, отпущенный Александром Михайловичем, истекал. А с пятьюдесятью тысячами появляться в Барвихе было просто смешно. И впервые он пожалел о своей недальновидности — надо было не жадничать, а брать с собой в Барвиху Эйнштейна, чтобы там к нему привыкли, а сегодня, если бы нашел деньги, сыграть с ним на пару. Так они поступали крайне редко, в чрезвычайных обстоятельствах, когда позарез нужны были деньги. В этом случае выигрыш был гарантирован стопроцентно. У них были отработаны варианты без всякого шулерства — они всегда знали, что у кого на руках и что следует предпринять. Это далось месяцами изнурительных тренировок, а главное, у них обоих был особый картежный ум и нюх.
Прошла вторая и третья неделя, за которую удалось найти всего тридцать пять тысяч. Теперь даже теоретически был упущен шанс собрать нужную сумму, и Аргентинец заволновался всерьез, потерял еще несколько килограммов веса и теперь выглядел моложаво, под стать Тоглару. Не наклюнулась ни разу и игра по заказу, когда ему подставляли подготовленную жертву: богатого человека, лоха. Иногда в таких случаях случалось выиграть и сто, и двести тысяч, хотя приходилось делиться и с 'загонщиками'.
Все эти дни, занимаясь поисками денег, Аргентинец нет-нет да и вспоминал совет Дантеса — решить возникшую проблему с помощью наемного киллера, но каждый раз старательно гнал от себя эту мысль, все-таки он катала, а не примитивный мокрушник. Впрочем, если эта тайна с киллером когда-нибудь выплывет, то на картежной карьере тоже можно ставить крест, кто же сядет за стол с заведомым убийцей?
Когда до назначенного срока осталось четыре дня, Аргентинец запаниковал, вновь закрылся у себя в кабинете, всерьез подумывая о самоубийстве, — только так он мог сохранить квартиру за семьей. Он даже начал писать предсмертное письмо, обвиняя Александра Михайловича в несуществующих грехах, намекая, что его проигрыш был тщательно спланирован и что его угрозами загнали в угол. Попади такая малява в руки братвы, она обеспечила бы семье гарантии, в России, и в уголовном мире особенно, отношение к ушедшему в мир иной свято, не зря поговорка гласит: о покойниках говорят или хорошо, или ничего. В общем, Городецкий все рассчитал верно, но умирать не хотелось — ни повеситься, ни пустить себе пулю в лоб, ни с по-мощью яда. Он перебрал множество вариантов самоубийства, но ни один не вызвал у него восторга.
Помучившись еще двое суток, Аргентинец отмел эту идею раз и навсегда, он вспомнил недавнюю аварию на Рублевском шоссе, где смерть его казалась неизбежной. Даже видавшие виды работники ГАИ и те сказали ему: 'Ну, брат, родился ты в шелковой рубашке. Значит, нужен ты Всевышнему на этой земле...' И свое малодушие, отсутствие силы воли, чтобы достойно уйти из жизни, он опять же увязал с высокой мистикой — вроде рука свыше удерживает его, желает, чтобы он жил... Эта мысль дала ему новые силы, он даже философскую базу подвел под свои малодушные метания: 'Если я должен жить, значит, кто-то должен умереть'.
Теперь, когда он созрел для подобной идеи, снова вспомнился Дантес... и совет его уже не показался циничным, а скорее мудрым. Мысль эта пришла Городецкому поздно вечером, и поскольку в его распоряжении осталось всего два дня, он решил заняться этим делом немедленно. Деньги у него были, а примерную расценку за услуги Дантес ему назвал, хотя киллер мог повысить тариф за срочность, но ведь экономить на этом не станешь, себе дороже выйдет.
Аргентинец переоделся в белый смокинг, тщательно побрился и уже через час был в 'Пекине'. 6
В китайском ресторане всегда можно было встретить нужных людей, но он надеялся отыскать там Хавтана, старая гвардия чтила авторитеты, и Аргентинец для него был не последним человеком в Москве. В 'Пекине' Городецкий не был давно, со дня свадьбы Тоглара с Натальей. Здесь по-прежнему гремела музыка, хлопали в разных концах зала пробки от шампанского, витал привычный ресторанный шум... Да, кто-то решает вопросы о жизни или смерти, а здесь звон бокалов, смех гуляк... 'Вот и умирай после этого. Ничего не изменится в жизни, просто будут гулять и пить шампанское другие', — мудро рассудил Аргентинец.
Хавтана в 'Пекине' не было, хотя знакомых гуляло много. Вася Головачев, по кличке Сапер, узнав, что
