Герреро. Ему предстояло обойти Бутсена и броситься в прямую атаку на Герреро.
Герреро был метров на пятьдесят впереди и никому не собирался их дарить, даже лучшему другу.
На пятидесятом круге Мистраль шел за ним вслед и мчался как одержимый. Его шины начинали сдавать, но он не снимал ноги с педали акселератора, прекрасно зная, что и Герреро надел такую же резину, а значит, по всей вероятности, должен испытывать те же проблемы.
Он пошел в решительную атаку на узком повороте, в том самом месте, где колумбиец едва не выбил его с трассы на первом круге. Друг увидел его в зеркальце заднего обзора и понял, что не сможет и дальше загораживать ему дорогу, не рискуя вызвать аварию: на это уже не было ни места, ни времени. Ему ничего иного не оставалось, кроме как строго следовать выбранной траектории и гнать машину во всю мощь в надежде удержать преимущество.
Мистраль обогнал его на выходе из виража и пересек финишную черту, выиграв нос.
Это была фантастическая победа, он испытал высшее блаженство, делая круг почета в гордом одиночестве, оглушенный громом аплодисментов, предназначенных на сей раз исключительно и только ему. Толпа скандировала его имя, наполняя весь автодром многоголосым эхом.
До боксов, выстроенных в парке напротив железнодорожного вокзала По и напоминавших караульные будки, он добрался из последних сил. Его поджидала группа поклонников и несколько журналистов, но в тот самый момент, когда он мог бы насладиться приветствиями толпы возле пьедестала почета, на котором должно было состояться награждение, силы оставили Мистраля. Ему немедленно оказали помощь и отнесли на носилках в медпункт. Его организм был обезвожен, руки свело судорогой.
Мистраль был настолько измучен, что почти час пролежал на носилках с иглой капельницы в вене. Наконец он понемногу пришел в себя и, покидая медпункт, с удовольствием заметил лукавую улыбку Дженни Кинкейд.
— Три дня в Биаррице, — напомнила она ему.
— Но за руль сядешь ты, — ответил Мистраль.
Дженни была удивительно хороша в ослепительном зареве заката, смягченном легкой грустью наступающей ночи. — Я тебе покажу, что такое скорость, — пообещала она.
Рядом с ними возник запыхавшийся от бега администратор соревнований.
— К телефону, — выдохнул он, обращаясь к Мистралю.
— Кто меня спрашивает?
— Энцо Феррари.
— Энцо Феррари? — переспросил он, не веря своим ушам и решив, что ослышался.
— Он самый, — подтвердил, едва дыша, администратор гонок.
— Невероятно! — воскликнул Мистраль, всплеснув руками от изумления.
— Ну так что? Ты решил? — торопила его Дженни.
— Скажите ему, что я уже уехал, — улыбнулся Мистраль, усаживаясь в потрепанный «Остин-Моррис» Дженни Кинкейд.
Если Энцо Феррари действительно им заинтересовался, он найдет способ связаться с ним еще раз.
— Поехали, Дженни. Нас ждет Биарриц.
Дженни посмотрела на него, как на марсианина:
— Теперь я вижу, что ты действительно необыкновенный человек, Мистраль Вернати, — сказала она, заводя мотор.
7
Мистраль был счастлив. Он выиграл еще одну гонку, рядом с ним была красивая и желанная женщина, и теперь он загорал в саду отеля «Пале», самого дорогого и элегантного в Биаррице. В будущем сезоне он будет участвовать в соревнованиях «Формулы-1» в составе «О'Доннелл», весьма солидной английской команды. Предварительные переговоры завершились рукопожатием между ним и менеджером команды Джонни Грэем. Теперь Грэй ждал его в Англии для подписания контракта.
«О'Доннелл» была неплохой машиной, но, чтобы стать конкурентоспособной, ей нужен был классный пилот вроде него и новая рама. Мистраль знал, что идея с алюминиевым кузовом безнадежно провалилась, но Грэй обещал ему совершенно новый «болид», способный произвести революцию в автомобилестроении. Инженер-конструктор команды был родом из Штатов и принимал участие в создании «Геркулеса»[37], а теперь должен был использовать драгоценный опыт при разработке нового кузова.
— Я не прошу верить на слово, сам все увидишь, — заверил его Грэй.
Поговорили они и о деньгах и сошлись на цифре довольно скромной в сравнении с заработками пилотов, уже завоевавших себе прочное положение, но показавшейся Мистралю просто астрономической. Обо всем об этом он теперь вспоминал, улыбаясь собственным мыслям, и Дженни, растянувшаяся на лежаке рядом с ним, заметила улыбку у него на губах.
— Попробую угадать, о чем ты думаешь, — весело предложила она.
— Даром потратишь время. Ничего интересного я тебе сообщить не смогу.
Со стороны бассейна, утонувшего в зелени сада, доносились радостные вопли детей, игравших в воде.
Подошел официант, чтобы узнать, желают ли они обедать в саду.
— Нет, спасибо, — ответила Дженни. — Мы через час уезжаем. — Она не сочла нужным посвятить его в свои планы.
Выждав, пока официант отойдет подальше, Мистраль обиженно спросил:
— Как же так?
— Три дня в Биаррице. Забыл? Каникулы окончены, — ошеломила его Дженни.
— Как быстро они промелькнули, — с грустью вздохнул Мистраль.
— Время бежит быстро, когда тебе хорошо, — заметила она.
— Ты оказалась отличной учительницей английского, — прошептал он на ухо Дженни, гладя ее по спине.
— Тебе не кажется, что это довольно банальный комплимент? — Она притворилась разочарованной.
— Искусство лести мне никогда не давалось, — признался Мистраль.
— Уж если на то пошло, в иронии ты тоже не силен, — засмеялась Дженни.
— Я тебя разочаровал. Мне очень жаль. А ты была необыкновенной во всех отношениях, — вздохнул он.
— Вот так-то лучше! Комплимент всегда приятен женщине, — лукаво улыбнулась Дженни.
— Это что, английская поговорка?
— Международная и во-о-от с такой бородой! — расхохоталась она.
Мистраль подумал, что вскоре предстоит расплачиваться за гостиницу и это обойдется ему в кругленькую сумму. Да, отдых в Биаррице оказался дорогим удовольствием, но дело того стоило. Ему придется потратить все свои сбережения и аннулировать кредитную карточку. Дженни об этом никогда не узнает.
— Знаешь, что я тебе скажу, Дженни Кинкейд? Завидую тому, кто тебя любит. Что касается меня, надеюсь вскоре снова тебя повидать. — Он подумал в эту минуту о предстоящей поездке в Англию для подписания контракта с «О'Доннелл».
— Ты хочешь сказать, что будет следующий раз?
— Надеюсь, что очень скоро, — пообещал он.
Они распрощались в По в тот час, когда последние лучи заката догорали на горизонте.
Он готовился к отъезду в Модену, она — в Лондон.
