сказала модная писательница.
— И кого вы шантажируете? — подмигнул Артем. — Издателей?
— Киру, — шепотом сказала Прасковья Федоровна. Та вздрогнула и покачала головой:
— Не говори глупостей!
— Ну, разумеется, я шучу! — рассмеялась Прасковья Федоровна, тряхнув серьгами. — Надо же разрядить обстановку!
— Похоже, что Грушин ошибся, — вздохнул Артем. — Я не верю, что известная писательница, которая так замечательно держится, замешана в чем-то грязном! Ну не верю, и все! Либо у вас, мадам, нервы железные, либо…
Он не договорил.
— Артем Дмитриевич, я тоже хотел сказать, — поспешно заявил Валентин. — Что это ошибка! Я понятия не имею, почему меня сюда пригласили!
— А почему же ты приехал? — ощерился Артем.
— Грушин говорил что-то насчет слияния двух компаний… — пробормотал Валентин.
— Вот как? И ты поспешил сюда, слить ему информацию?
— Нет! Что вы!
— Тс-с-с… — сказала Кира. — Я слышу… Подъехала машина. Это следователь!
— Да хватит тебе трястись! — одернула ее Прасковья Федоровна. — Если это игра, то и следователь ненастоящий!
— Надо бы в первую очередь спросить у него удостоверение, — резонно заметил Артем. — Не хватало еще делать признания клоуну!
— А вы все-таки хотите сделать признание? — усмехнулась писательница.
Самый молчаливый из присутствующих, Сид, похоже, пришел в себя и теперь сосредоточенно поглощал крабовый салат, прихлебывая баночное пиво. Покосившись на него, Инга вдруг сказала:
— Не понимаю, при чем здесь Сид? Неужели кто-то может его шантажировать? Все и так знают, что Сид — стриптизер! И чем больше скандала будет вокруг его персоны, тем лучше! А ему кого шантажировать? И зачем? Прасковья Федоровна, вы ему что, денег не даете?
При этих слова Сид чуть не поперхнулся. Потом беспомощно посмотрел на жену:
— Мать, ты-то веришь, что я ни при чем?
— Ах, я уже сказала, что отношусь к этому как очередной Даниной шутке! Я…
В это время на лестнице раздались тяжелые шаги. Все невольно замерли. Сюрпризы Грушина производили эффект разорвавшейся бомбы. Что на этот раз? Ряженые?
Вошедший в каминный зал вслед за Грушиным мужчина был лет сорока, невысокого роста, грузный. Переваливался, как утка, и костюм висел на нем мешком.
— Добрый вечер, граждане, — пытаясь справиться с одышкой, сказал мужчина и, достав из кармана пиджака носовой платок, вытер вспотевший лоб. — Однако лестницы у вас крутые, Даниил Эдуардович!
Артем нервно начал постукивать пальцами по столешнице. Инга вновь потянулась к бокалу с шампанским.
— Позвольте представиться: следователь городской прокуратуры майор юстиции Колыванов Андрей Алексеевич, — торжественно представился вошедший.
— Удостоверение, — попросил Артем.
— Пожалуйста.
И мужчина полез в карман пиджака. Его документы взял Артем и изучал их долго и тщательно, чуть ли не обнюхивая. Потом сказал:
— Да, похоже на правду. Лучше было бы позвонить по месту работы и уточнить, но… Ночь на дворе! Не понимаю только: почему не из районной прокуратуры? Почему из Москвы? Ведь дело возбуждает Грушин? Или как?
— С этим, граждане, еще не ясно, — вздохнул Колыванов и повернулся к хозяину: — Присесть можно?
— И присесть и закусить, — кивнул тот. — Может, выпить, Андрей Алексеевич?
— Ни-ни! — замахал руками следователь. — На службе! А покушаю с удовольствием!
— Кто еще хочет взглянуть на документы майора? — обратился к присутствующим Артем.
— Мы вам верим, — кокетливо сказала писательница. — Уж вы, во всяком случае, разбираетесь в этом лучше нас!
Остальные ее поддержали. Артем вернул удостоверение Колыванову, тот запихал документ в карман пиджака и, сладко причмокнув, пододвинул к себе жульен. Покосившийся на него Сид принялся делать себе бутерброд с черной икрой. Не пропадать же добру!
— Туз крестей — казенный дом, — негромко сказал Грушин.
— Что? — вздрогнула Инга.
— Я говорю, что кому-то из вас выпадает казенный дом. Тюрьма, не иначе.
— Итак, Андрей Алексеевич, что сказал вам Грушин? — настойчиво спросил Артем.
— Что кое-кто хочет сделать признание. Тет-а-тет, так сказать. Добровольно, что зачтется при вынесении приговора.
Кира посмотрела на Колыванова с ненавистью. А Сид хмыкнул.
— Пока я отсутствовал, никто не надумал? — обратился Грушин к сидящим за столом.
И тут случилось неожиданное. Валентин Борисюк промокнул салфеткой рот, и, поднявшись со стула, громко и отчетливо сказал:
— Я.
Похоже, и для самого Грушина это стало неожиданностью. Артем же уставился на своего зама по рекламе тяжелым, пронизывающим взглядом. А Сид перестал жевать.
— Скажите пожалуйста! — покачала головой Прасковья Федоровна. — А на вид такой приличный молодой человек!
— А почему вы думаете, что я шантажист? — с вызовом спросил Валентин.
— Ну, так признание же, — растерянно сказала писательница.
— Публично хотите покаяться или как? — нашелся наконец Грушин.
— Я хотел бы побеседовать с Андреем Алексеевичем наедине, — вздохнул Валентин. — Проконсультироваться, так сказать.
— Пожалуйста, пожалуйста. Я затем и приехал, — и следователь со вздохом сожаления отодвинул тарелку.
— Итак, один решился, — подвел итог Грушин. — Я рад, Валентин. Теперь тебе станет легче дышать.
Борисюк побагровел и отошел к окну. Присутствующие смотрели на него с откровенным любопытством.
— Ну-с, Даниил Эдуардович, и куда нам, так сказать, пройти? — поднялся следователь Колыванов.
— В мой кабинет. Там вам будет комфортно.
— Прошу вас, — кивнул следователь Борисюку. — Пройдемте.
— А вы… Ничего не будете записывать? — с опаской спросил тот.
— Это не допрос. Доверительная беседа в приватной обстановке. То есть наоборот. Приватная в доверительной. А в понедельник вы наведаетесь ко мне, в прокуратуру, и мы все зафиксируем. Оформим, как полагается, подпишем протокольчик…
Борисюк побледнел. Пошел было к двери, но у стола задержался, жалобно спросил:
— Водички можно? Что-то в горле пересохло.
— Да ради бога!
— Подсвечник возьмите, — посоветовал Грушин. — Тот, что на буфете. Там, в кабинете, тоже нет света.
Валентин послушно направился к буфету. И тут Артем вскочил и бухнул кулаком по столу. Так, что приборы жалобно зазвенели:
