— Сделайте одолжение. Ничего, если мы вас оставим ненадолго? — обратилась Кира к сидящим за столом.
Переглянувшись с Прасковьей Федоровной, Сид сказал:
— Раз выйти отсюда мы не можем…
— Да лучше бы тебе, Кира, дома переодеться, — заметила писательница.
— Ну зачем же прерывать такой чудный вечер! — тут же съязвил Артем Реутов.
— Пойдем, — обратился хозяин дома к Кире. Как только они вышли, Артем тут же придвинулся к Инге:
— Ты слишком много пьешь.
— Это от нервов, — хихикнула та, прихлебывая шампанское.
— Почему ты так трясешься?
— Ты думаешь, я каждый день вижу трупы?
— Да, но ты и до этого была не в себе. До того, как убили следователя. Ты словно чего-то ждешь. Может, скажешь наконец, что у тебя с Грушиным?
— Ничего. Абсолютно. Мы друг друга ненавидим. Разве не понятно?
— Согласен. Но до ненависти что-то ведь было? А?
— О чем вы там шепчетесь? — вмешалась Прасковья Федоровна. — В конце концов, это неприлично!
— Отчего же, — усмехнулся Валентин. — Босс шепчется с личной секретаршей. По-моему, в порядке вещей.
— Судя по тому, что ты начал мне хамить, вы с Грушиным о чем-то договорились, — заметил Артем. И тут же предположил: — Быть может, на пару грохнули следователя? И решили спихнуть на меня? Хозяина в тюрьму, фирмы сливаются, Грушин вновь король, а Валентин Борисюк в дамках. Умно!
— Ничего подобного… — пробормотал зам по рекламе…
…А в это время Кира и Грушин поднялись на третий этаж и зашли в спальню хозяина.
— Хорошо, что ты сообразила про мокрую одежду, — сказал тот, отодвинув дверь зеркального шкафа-купе. Отражаясь в нем, комната выглядела больше, объемнее. И мертвые красавицы множились, становились загадочнее. Кира здесь чувствовала себя как дома. — Я все думал, как бы нам переговорить. Насчет убийства.
— Что? Что такое?
— Ты сказала правду?
— Ну разумеется!
— И знаешь, кто взял нож из буфета?
— Не могу больше… — простонала Кира. — У меня все кончилось! Выручишь?
— Как обычно…
И Грушин полез в тайник. Достал оттуда коробку, из нее одноразовый шприц, наполненный прозрачной жидкостью.
— Я все приготовил. Знал, что пригодится.
— Ты — чудо! — радостно воскликнула Кира и жадно схватила шприц: — Паша все время спрашивает: ты колешься? Я отвечаю: нет, нет и нет! Мол, откуда у меня на это деньги? Ты ж наличных не даешь! И в город не отпускаешь! У меня даже мобильного нет! Паша отобрала. Позвонить не могу, а то бы на дом привезли. Есть еще люди на белом свете! Ты тоже — человек! Если б не ты… Грушин!
Она говорила бессвязно. Говорила, говорила, а глаза при этом жадно блестели, руки подрагивали от нетерпения.
— Почему ты мне помогаешь? С меня взять нечего. Я — пустая. Все продала. А, Грушин?
Тот внимательно следил за манипуляциями Киры. Когда та засучила левую штанину, воровато оглянулся на дверь:
— А вдруг кто-нибудь войдет?
— И что?
— Сид знает, что ты — наркоманка?
— Упаси Бог! Думает, что я — тяжело больная. Что у меня рак! Рак! Ха! Как это было бы просто! У меня рак души! Тоже неизлечимо, но жить с этим можно годы и годы… Хорошо, куда мне пойти? В сортир? Может, ты просто дверь запрешь?
— Да зачем? Шучу я. Никто не войдет. В мою спальню? Разве что Инга. По старой памяти. Ха-ха! Но она при Теме не станет этого делать.
— Грушин, ты — чудо! — возбужденно повторила Кира. Она сняла ботинок с ноги, спустила носок и начала примериваться к вене.
— А ты не боишься? Вдруг в шприце — яд? Вдруг я хочу тебя убить?
Кира рассмеялась и без раздумий воткнула иглу в синюю, вздувшуюся вену. На ее жилистой ноге были видны следы многочисленных уколов.
Вот уже год он знал ее маленькую тайну. От Инги, которая раньше доставала для Киры наркотики. Из жалости. Они и в самом деле были близкими подругами. И вот, покидая дом Грушиных, Инга открылась хозяину и передала ему Киру, словно эстафетную палочку. Наркоманами играть легко, доставая для них очередную дозу.
О трагедии Киры Даниил Грушин знал все. Знал, почему та продала однокомнатную квартиру и очутилась в коммуналке, почему так ненавидит Сида, почему Злата Ветер до сих пор не исписалась, напротив, выдает каждые три месяца новый любовный роман. Они же пишут в четыре руки! Злата и Кира! Но под одной фамилией. На Киру иногда находит просветление. И у нее когда-то был недюжинный талант.
А что касается Прасковья Федоровны… Можно, конечно, ее осуждать. Можно. Но с другой стороны… Если бы та честно отдавала Кире ее долю, куда бы ушли деньги? Глупый вопрос. На наркотики! Кира неизлечима. Вот уже три года она прочно сидит на игле. И не хочет слезать. Единственный близкий ей человек и любящий ее искренно, бескорыстно, отец, несколько лет назад умер. Детей не будет никогда. Любовь похоронена. Что ей еще делать? Чем жить?
Нет, Паша подругу не использует. Это сосуществование обеим приносит пользу. Причем Прасковья Федоровна честно пытается бороться с болезнью подруги. Грушин же решил использовать Киру как одну из разыгрываемых карт. Вечер был бы скучен, не добавь в него маленькую интригу. Кира, Прасковья и Сид — забавное трио.
…Сид откровенно скучал. Ему хотелось домой, на любимый диван. Поставить компакт-диск и посмотреть что-нибудь легонькое, бездумное. Разгрузиться. Эти люди слишком серьезны. У него, что ли, нет проблем? Полно!
Но проблемы Сид привык решать одним махом. Не думать ни о чем, но в подходящий момент рубануть сплеча, принять мгновенное решение, и точка. Сид по натуре был из породы людей, которых трудно раскачать, но уж коль случилось, они неудержимы. И способны на все. Сейчас Сид скучал, посматривал на Ингу и невольно вспоминал подробности, которые успел разглядеть в бинокль. Руки, ноги, грудь. Ну и так далее. Красавица принимала солнечные ванны нагишом. Да, неплохо было бы…
Поймав его взгляд, Прасковья Федоровна слегка надулась. Ингу она всегда недолюбливала. Мало того что Сид подглядывал за горничной в бинокль, когда та работала у Грушиных. Писательница была уверена: Инга — проститутка. Которая мужчинам не отказывает. И берет за это деньги. Деньги! Фи! И Сид…
— Мать, я исчезну на пар сек.
— Куда? — цапнула она за руку молодого мужа.
— В сортир! Ты что, и туда меня будешь провожать?
Прасковья Федоровна покосилась на Ингу. Нет, та увлечена разговором с Артемом и из каминного зала выходить не собирается.
— Хорошо, иди, — милостиво кивнула писательница. — Поднимешься на третий этаж, там хозяйские спальни и санузел. Белая дверь. Она…
— Найду, — нетерпеливо отмахнулся Сид. И вышел в коридор.
— Куда это он? — подозрительно спросил Валентин Борисюк.
— Освежиться, — кокетливо ответила Прасковья Федоровна.
