— Накорми их, где-нито пристрой в шатре. Могут понадобиться.
Весть о том, что свеи сбежали, не дождавшись подхода русских, развеселила ратников: «Ах, как славно! Ах, как красно!» Даже митрополит недолго печалился, что не сподобился зреть рать, скоро повеселел:
— А ведь, Александр Ярославич, это они тебя испугались. Не забыли Неву, не забыли. Твое имя для них — словно крест бесу. Бегут тебя, сын мой, бегут. Радуйся.
— Нечему радоваться, владыка. Войско не для радости сбирается, для рати. Непомерно дорогой радость получилась. Негоже сие.
— Не пойму я тебя, князь. То бежишь кровопролития, то алкаешь его.
— Бегу тогда, владыка, когда русской кровью пахнет, а когда вражьей — алкаю. И теперь не могу воротиться, копья не сломав.
— Что поделаешь, ломать-то не с кем.
Александр ничего более не сказал владыке, а подошел под благословение и, получив его, удалился в свой шатер, где Светозар хлопотал с походным ужином.
Лагерь быстро обустраивался, сотни шатров темнели уже на снегу, не менее того пылало огней. Наносило запахом варева. Слышались говор, крики, ржанье коней. Где-то сильный голос пел давно забытую старинную песню:
Александр вызвал к себе тысяцкого, наказал выставить вкруг лагеря сторожей. Потом, отужинав дичиной, поджаренной Светозаром на костре, лег спать. Светозар тоже, едва убрав хлеб, последовал за господином. Он знал — побудка предстоит ранняя. И не ошибся. Князь разбудил его еще в темноте.
— Где вчерашние пленные, веди их.
— Сейчас. Свечи только зажгу.
— Я сам зажгу. Иди за ними.
Александр вышел из шатра. Было ясно, морозно, звездно. До солнца далеко еще, но в обозе горланил петух — главный побудчик князя. Он разгреб остывшее кострище, добыл углей горячих, вздул огонь.
Когда Светозар привел пленных, в шатре уже горели свечи.
— Как зовут тебя? — спросил Александр старшего из них. — Из какого погоста ты?
— Меня Валитом зовут, князь. Мы все из одного погоста — из Севилакши.
— А остальные, которые крепость строили, тоже были из Севилакши?
— Нет, князь. Были и из Кюлолакши, и из Кирьяжского погоста, и из многих других.
— Значит, свеи всю землю вашу полонили?
— Всю, князь. Теперь Емь вся свейская стала. Они сказали, что теперь навсегда мы их рабами будем, что-де князь Александр, то есть ты, теперь сам в рабах у татар.
— Как они вас роботят: наездами или выхода требуют?
— Нет. Они у каждого погоста, считай, свои крепости ставят.
— Крепости? Каменные?
— Нет. В лесу рубят, обносят тыном высоким. Все ловы наши захватили, вентери[110] наши на Коневых Водах себе тож присвоили. А потом вот и нас собрали сюда, крепость ладить.
— Скажи, Валит, если я отпущу вас, как домой пойдете?
— Через море, князь. Оно замерзло, через него прямой путь на Емь.
— И долго идти будете?
— За неделю, наверно, дойдем. А на лыжах еще быстрей можно.
— А ты бы хотел прогнать свеев с вашей земли?
— О да, князь. Это было б большим счастьем для нашего народа.
— В таком случае поведешь нас через море, если хочешь своей отчине помочь.
— Князь! — Валит неожиданно пал на колени, за ним последовали его товарищи. — Князь Александр, спасибо тебе от народа нашего, что не бросаешь в беде нас. Мы все покажем тебе лучшие пути к свейским гнездам. Народ наш встретит тебя как Иисуса Христа вашего и поможет тебе. Вот увидишь. Идем, князь. Идем.
XXVI
ЗОЛ ПУТЬ
Новгородский полк, узнав о решении великого князя, тут же собрал вече, на котором едва ли не единогласно было принято свое решение: «За море не ходить, поелику путь сей гибелен и опасен есть».
Даже митрополит, обещавший когда-то не мешаться в дела воинские, пытался отговорить князя:
— Сын мой, никто не осудит тебя, если ты воротишься, не преломив копья. Не твоя вина в том, напротив, твое счастье, что неприятель бежал твоего имени. Идем домой, и я велю служить во всех церквах за победу твою.
— Прости, владыка, но победы нет еще. Едва мы домой явимся, свеи опять тут будут. Так зачем же тогда я шел сюда? Зачем?
— Ну, попугать их…
— Пугать врага мечом надо, а не именем, владыка.
— Но новгородцы же не хотят идти.
— Знаю. Пойду без них. Они тогда за мечи хватаются, когда холку припечет. А за мехом небось до Студеного моря шастают.
Даже попытка Кирилла сыграть на родительских чувствах (у Александра только что сын Андрей родился) успеха не имела.
— Что третий сын родился, то хорошо. Я уж бога благодарил за это, но я наперво князь, владыка, а потом уж отец.
Решение великого князя идти за море и доискаться там рати со свеями было непреклонным, и Кирилл, поняв это, смирился наконец.
— Ну что ж, сын мой, воля твоя. Иди, а я стану и сам молиться и другим велю за успех твой. Жаль, стар я по морям-то бегать.
Явившийся новгородский ратник позвал великого князя на вече.
— Что? Ждете, уговаривать стану?
— Нет, князь. Народ слово твое слышать хочет, там пря в кулаки перекинулась.
— У вас хоть одно вече прошло без этого? Все Перуна тешите.
— Зря коришь, князь, — обиделся ратник. — Мы не только на языки бойки, но и на рати спуску не даем. Но где она?
Новгородцы, решившие собрать вече в поле чистом, мигом спроворили и степень походную, кинув трое саней одни на другие. Строение было шатким и не очень надежным, поэтому посадник, смущенно отводя глаза, уступил «степень» подошедшему великому князю.
— Скажи им сам, Ярославич… Выпряглись, — пробормотал он.
— Я не конюх, запрягать не буду, — отвечал ему Александр, взбираясь на степень.
Он окинул взором притихшую толпу и, неожиданно даже для себя, вскинул правую руку, указывая в сторону моря.
