Спутники княжича едва поспевали сзади, никак не умея приноровиться к неровному скоку его коня.
Труднее всех было псарю, ехавшему позади дружины. Надо было следить и за конем своим и за собакой, чтобы не подвернулась под копыта или не отстала и не удавилась на снурке.
Псарь давно в душе клял себя: дернуло за язык вызваться со своей собачкой. Княжич уже через несколько дней, едва приучив ястреба к людям, вспомнил о псаре. И давай таскать его вместе с собакой в поле и натаривать ястреба ловить из-под собаки. Сколько беготни было с голубями, которые заменяли дичь и выпархивали, выпускаемые псарем. И он должен был так проворно отпускать или натягивать нить, чтобы голубь не быстро летел, но и не падал, сдерживаемый нитью. Сколько поту было пролито, пока ястреб научился понимать собаку и терпеть на лове ее присутствие!
Когда выехали далеко за город, Стоян нагнал княжича и поехал с ним рядом, потому как ловчему надлежало путь всем указывать. Кто ж лучше его знает места добрые, уловистые? Сзади к луке седла у Стояна была приторочена корзина с ястребом.
Ратмир держался у правого стремени княжича, чуть-чуть приотставая и не давая своему коню обгонять игренего.
Миновав заливные луга, углубились в лес и долго по нему ехали, переезжая небольшие речушки вброд и объезжая топкие болота. Наконец впереди появились просветы, и Стоян велел всем остановиться.
— Впереди нива просяная, — сказал он, обращаясь к дружине. — На ней много перепелки должно быть. Княжич велит никому к той ниве не выезжать. Если кто явится, тому битым быть.
Стоян обернулся к Александру, прося подтверждения сказанному, и тот не заставил ждать, кивнул утвердительно.
— Вам надлежит всем, — продолжал Стоян, — не выезжая из лесу, растянуться вкруг нивы. Лучше, если каждый будет видеть соседа. Наблюдайте, чтобы сюда какие збродни не явились. Узрите — вопите сполох[46]. С княжичем едем только я и псарь.
— И Ратмир, — подсказал княжич.
— И Ратмир, — не сморгнул глазом ловчий, словно не княжич того пожелал, а он, Стоян, не успел имя вымолвить.
Дружинники поехали по лесу занимать места, а княжич с сопровождающими его направился к ниве. На опушке все спешились. Коней хотя и привязали под березой, но все же доглядывать за ними оставили Ратмира. А ему так хотелось на лове побыть.
Стоян отвязал корзину с ястребом, а псарю велел снурок окоротить, чтобы можно было вести собаку у ноги.
— Зайдем под ветер и почнем, — предупредил Стоян и направился к просяному полю.
Шли молча, след в след: впереди Стоян, за ним княжич и сзади псарь с собакой. Собака натягивала снурок, скулила, прося воли.
Шагая вдоль поля, ловцы миновали двух женщин, одна дожинала клин, а другая, прислонясь к копне, скормила грудью крохотного ребенка. Увидев людей, она испуганно оторвала ребенка от груди и сунула, как полешко, в копну. Натянув по самые брови повойник, ухватила серп и побежала к полосе.
— Не иначе за тиунов приняла, — сказал Стоян. — Экая дремь!
Они дошли до убранного края поля. Остановились. Стоян открыл корзину, вынул ястреба.
— Руку, Ярославич.
Александр натянул покрепче перчатку, поднял руку на уровень плеча. Ловчий усадил ястреба, продел должик в кольцо, захлестнул в петлю.
— Пусть осмотрится. На ветер, на ветер его поверни.
— Какой ветер? Едва тянет с захода.
— И то ладно.
Стоян осторожно развязал должик и велел псарю спустить собаку. Пес сразу кинулся вперед, ловя дрожащими ноздрями запахи поля.
Ястреб, увидев рыскающего пса, уже не спускал с него блестевших глаз. И вот пес замер, шумно потянул носом и вильнул кончиком хвоста. Ловчий знаком показал княжичу: «Подымай ястреба». Александр медленно стал поднимать руку вверх, почувствовав, как напрягся ястреб, клонясь вперед.
— Хоп! — молвил псарь. Собака ринулась вперед. И почти из-под морды ее рванулась вверх перепелка.
Александр толкнул правую руку вперед, помогая ястребу сразу набрать скорость. Словно стрела из лука, ринулся ястреб вслед своей жертве. В считанные мгновения он нагнал ее, вонзил в спину когти и плавно опустился на землю. Когда к нему подбежали люди, он свирепо когтил перепелку. Ястреб сердился, шипел и не хотел отдавать добычу. Тогда Александр осторожно стал разгибать ему когти.
— Ну вот, умница, — сказал он ястребу и, спрятав за спину перепелку, положил ее в вачик[47].
— И ты молодец, Александр Ярославич, — искренне похвалил ловчий. — Все сотворил как надо.
Перепелок на поле и впрямь оказалось много. Но когда княжич выпростал из лап ястреба двенадцатую, Стоян сказал:
— Довольно. Едем ко двору.
— Почему? — изумился Александр. — Еще ж и солнце не село.
— Для начала хватит.
— Но он же еще имает.
— Вот и хорошо, что имает. А ну как выпустит какую? Это для первого лова ох как плохо.
Возвращался княжич домой в великолепном состоянии духа. Ах какое чудное занятие — лов! Как замирает сердце перед взлетом перепелки! Как лихо срывается ястреб в погоню за ней! Как быстро настигает ее! И… р-раз!
В глазах княжича до сих пор стоят эти прекрасные мгновения.
А между тем они давно едут лесом, давно закатилось солнце, и наступившая ночь становится все темнее. Деревья черные и таинственные обступают их. Как это Стоян, едущий впереди, видит верный путь?
Вверху меж деревьями нет-нет да мигнет далекая звезда. И в этой жуткой темноте княжич с благодарностью вспоминает кормильца, который настоял на своем и послал с княжичем добрую дружину. Александр не видит дружинников, только тени их едва различает, но слух чутко ловит звуки. То глухо звякнет меч о стремя, то фыркнет конь, то скрипнет седло под молодцем. И тепло на душе от мысли, что рядом дружина верная и надежная.
Но едва лес кончился и выехали в долину, как впереди голос Стояна звонко и повелительно спросил:
— Кто такие? Стой!
Вместо ответа топот копыт и тревожные крики.
— Сто-ой! — рявкнуло несколько глоток разом.
Стрела, пущенная вслепую, попала в коня дружинника. Конь прянул, от боли заржал жалобно. И сразу сорвалась дружина в угон за убегавшими. И игрений рванулся вместе со всеми, норовя по привычке обойти передних. Никто уже не кричит, только сопят мчащие кони.
На таком скаку трудно вложить стрелу, натянуть и спустить лук. Оно бы и можно, да не попадешь. Милое дело — сулица. Легка, звонка и сама к ладони прилипает. Целься и бей. Вот только нагнать чуть еще. Чуть-чуть.
Утекающим — их четверо — худо бежать, какая-то поклажа у каждого приторочена за седлом. Не иначе награбленное. И потому все ближе и ближе к ним преследователи.
Дружинник, скакавший впереди, откинулся в седле назад, чтобы бросок мощнее был, и тут же сильно кинул тело вперед, посылая сулицу за беглецами.
«Гха!» — вскрикнул один и на полном скаку вывалился из седла. Кони вихрем промчались над тем местом.
Оставшиеся трое бросились в разные стороны. Полетело им вдогон несколько сулиц. Дружинники молча, не сговариваясь, разделились на три части, не желая упустить ни одного.
Вскоре тот, который мчался средним, вскрикнул по-заячьи и стал крутить левой рукой, пытаясь
