— Здравствуй, Добромысл, — нашлась наконец княжна. — Не стой здесь, не дай бог увидит кто. Что подумают?
— А ты прикажи мне, что сделать для тебя. Тогда никто ничего не подумает. А я стану служить тебе да любоваться тобой, Евдокия Александровна. Ты мне сердце ровно стрелой уклюнула.
От последних слов закружилась голова у княжны, сказала, едва слезы сдерживая:
— Иди, Добромысл, иди. Я не знаю, что приказать тебе… Я подумаю.
И понял Добромысл, что и она любит. Этим «я подумаю» все сказано было.
— Эх, Евдокия Александровна, — сказал он, хватаясь за шапку. — Да я теперь… да за тебя теперь…
И когда отец заговорил о женитьбе, она подумала, что он каким-то образом узнал о ее любви и решил выдать за Добромысла. «Господи, неужели сам Добромысл сказал об этом отцу?»
— Ну а что ж ты не спрашиваешь о женихе? — поинтересовался великий князь. — Ты вовек не угадаешь, кто он.
«Ах, батюшка, прости меня, но мы уж давно знакомы», — так думала Евдокия, не имея сил что-то вслух вымолвить.
— А жених-то ныне здесь, на Городище, — продолжал отец.
«Господи, он, он!..»
— … Это витебский князь Константин. Славный воин…
— Кто? Кто? — вспыхнула княжна, услыхав не то, чего ждала в нетерпении. — Какой князь? Какой Константин?
Александр нахмурился — догадался, что дочь кого-то полюбила. Взглянул на жену недовольно: прохлопала, проморгала. Но гнев сдержал, спросил даже с участьем:
— А за кого б ты хотела, Дуня?
Княжна взглянула в глаза отцу и поняла: имени называть нельзя, Добромыслу несдобровать.
— За кого велишь, батюшка.
— Велю за князя литовского Константина, дитятко.
Александр увидел, как сникла дочь, ровно сломилась. Жалко ее стало. Подошел, погладил по голове:
— Что делать, Евдокия? Мы не вольны в этом, нам об отчине наперво думать надо. А если ты станешь княгиней литовской, у Руси хоть на заходе мир установится. Об отчине думай, дитятко, об отчине. Не забывай, что ты из княжьего гнезда, зри с выси, не с земли. С выси, дитятко.
И тут хлынули у Евдокии слезы. Крупные, с горошину. Размякло сердце у отца, прижал маленькую головку к груди, гладил осторожно, утешал:
— Не надо, Дуня, не надо. Я видел его, красивый… полюбишь такого, вот увидишь.
А в мыслях шевелилось недоброе: «Узнаю, из-за кого она… кто своротил ее, повешу сукина сына».
XL
НАБАТ НАД СУЗДАЛЬЩИНОЙ
В ответ на литовское посольство Александр направил к Миндовгу свое во главе с Мишей Пинещиничем, дав ему большие полномочия, вплоть до подписания мирного или военного договора.
Великий князь радовался: наконец-то утихнет заходнее порубежье. Несть числа загонам, набегавшим оттуда. Сколько пролито крови, погублено людей. Даже его брат Михаил Хоробрит пал от руки литовского воина. Не без греха и сам Александр Ярославич, лично зарубивший восемь князей литовских.
Но прочь счеты, ныне приспела пора строить мир и союз, и надо не упускать эту возможность. Пусть и дочь Евдокия послужит этому. А то, что слезы льет, не беда. Девичьи слезы — роса.
Беспокоила Орда: как-то она отнесется к этому союзу? Эвон каково пришлось Даниилу Романовичу за союз с Миндовгом, небось теперь локти кусает. Да уж поздно. Города срыты, сам в услужении у Бурундая.
Впрочем, там союз был против Сарая. А ныне другое. Однако на всякий случай Александр послал в Орду гонца с грамотой, в которой объяснял хану цели нового союза. Объяснял просто: «… дабы противостоять немецкому Ордену».
Он был убежден — хан поверит ему. Слишком дорого Александр заплатил за такое доверие.
Князь наказал Пинещиничу закинуть перед Миндовгом словцо за Полоцк: как-никак после смерти тестя город его должен быть. Жена, узнав об этом, пыталась отговорить:
— Полно, Александр. Мало тебе хлопот с числом было в Новгороде и Пскове, хочешь еще и Полоцк дать татарам считать. Пусть сидит там Товтивил, тем паче он родней отныне становится.
— Нет, мать, чем более земли у князя, тем сильнее он. Да и Полоцк не сравнишь с Новгородом: тот слуга, этот господин. А господин завсе долго чванится.
Миндовг, сильно возжелавший союза с Русью, не стал отвергать напрочь просьбу Александра, а решил мудро и просто — отдать под его высокую руку Товтивила и Константина с их дружинами. И все. О городах ни слова; умный поймет — раз Товтивил, значит и Полоцк, раз Константин — значит и Витебск.
Александр вполне оценил эту щедрую уступку: пока мы с тобой в союзе, мои вассалы — твои вассалы, но стоит ухудшиться отношениям, тогда не взыщи. Ну что ж, и на том спасибо. Так, пожалуй, даже и лучше: татары не заставят численников туда везти.
Пинещинич привез и подписанный самим Миндовгом договор о совместном походе на Орден, по которому, сразу же по окончании жатвы, Александру, имея под рукой помимо своих дружин еще и Товтивила с Константином, необходимо было выступить на Дерпт и взять его на щит. Миндовг же в это время идет на Венден. Два одновременных сильных удара сломят Орден, поставят рыцарей на колени.
Прочтя привезенный Пинещиничем договор и выслушав его рассказ о переговорах, Александр Ярославич заметил:
— Мудр Миндовг, вельми мудр. С таким в союзе быть и приятно и поучительно. А где мы встретиться с ним должны?
— Под Венденом, если возьмем Дерпт.
— А если не возьмем?
— Если не возьмем, он сам на помощь придет, — отвечал Пинещинич. — Главное, сказал он, ударить в одно время, дабы не дать Ордену отбиваться поочередно.
— Мудр Миндовг, — повторил Александр. — И того ради не подведу его, возьму Дерпт на щит за седмицу.
— Но там три стены, — напомнил осторожно Пинещинич.
— Ну и что? Разве наука татарская нам не пошла впрок? Установим пороки, прошибем и стены.
Великий князь тут же распорядился строить пороки по типу татарских, сам сделал чертежи их (не зря же трижды в Орде побывал), разъяснил все мастерам. Те начали ладить.
А тем временем близилась свадьба Константина и Евдокии. Тайный сговор сменился явным. От Константина прибыли сваты, а за ними и он сам пожаловал. Хотели обвенчать молодых в Витебске, но великая княгиня уговорила венчать в Новгороде, потому как в Витебск не могла ехать из-за маленького сына Даниила, которого не хотела доверять попечению кормилиц. Всякая мать, даже и княгиня, лучше знает, что ее дитю нужно.
Родня жениха согласилась на венчанье в Новгороде (как не уважить великую княгиню), но свадебный пир был выговорен в Витебске. Поехал туда из родни невесты лишь отец Александр Ярославич, да и то с неохотой: не до пиров ему было.
Надо готовиться к походу на Дерпт, да и на сердце отчего-то было сумно, тревожно. Отчего? Понять не мог, но знал — не к добру оно ноет.
И не обманулся.
