бесперечь:
— А скоро ли Владимир?
— Скоро, скоро, Ярославич. Потерпи.
Легко сказать: потерпи. Мальчик торопит коня. Ведь его позвал сам великий князь. Какой он? Строгий или добрый? Зачем вдруг понадобился ему княжич Александр?
Федор Данилович улыбается, отвечает терпеливо:
— Стало быть, надо, раз зовет. Поди, уж и Золотые ворота велел для тебя растворить.
— А мы поедем через Золотые ворота?
— Конечно. Князья и все гости высокие через них только и ездят.
— А еще какие есть ворота?
— Есть еще Серебряные, Медные, Оринины, Волжские, Ивановские.
Так за разговором и время быстро протекло.
Как ни ждал мальчик появления города, а первым увидел его кормилец.
— Гляди-ка, Ярославич, эвон и Владимир.
Посмотрел Александр и увидел: впереди в легкой дымке сияют золотые луковицы куполов. Колеблются в легком мареве.
— Как в сказке, — засмеялся княжич.
— Верно, — согласился Федор Данилович и, обернувшись, дал знак дружинникам подтянуться, держаться кучнее.
Перед высокими каменными воротами с золотой маковкой копыта коней громко застучали по деревянному настилу моста.
Едва въехали на улицу, как впереди уже побежали, мелькая пятками, мальчишки, вопя восторженно:
— Княжич из Переяславля! Переяславский княжич!
Детям было особенно лестно, что с почетом в город въезжает хотя и не ровня им, но их ровесник.
— Княжич!.. Княжича смотрите!
Выходили из ворот мизинные — простого звания люди, стояли обочь дороги, кланялись, приветствуя княжича, рассматривали с любопытством и приязнью.
И вдруг в ватаге бежавших впереди детей появился мальчишка лет восьми-девяти с сорочонком. Сорочонок садился к нему на плечо или на голову, когда мальчик останавливался. Но когда он бросался в бег за другими, сорочонок сваливался и летел, часто махая крыльями и не упуская из виду хозяина.
— Гляди, гляди, Данилыч, — не выдержал княжич.
— Ничего такого, — пожал плечами кормилец, — смальства тварь приучена.
— Забери ее мне, — попросил Александр.
— А зачем это тебе, князю?
— Надо, Данилыч. Ну, купи, если что. А?
Федор Данилович поерзал в седле, молвил негромко:
— Помилуй, Ярославич. Соромно мне, старику, с мальцом торговаться. Подожди. Я потом пошлю Сбыслава.
Кормилец втайне надеялся, что княжич забудет о сорочонке. Впереди столько впечатлений. Так и есть!
— У-у, вот лепота! — воскликнул Александр, увидев пять золотых куполов. — Что это?
— Это Успенский собор, — отвечал кормилец с готовностью. — А вон еще далее зри, зри, Ярославич.
Смотреть во Владимире было что. Сколько церквей, и одна другой лучше. Что и говорить, не зря здесь сам великий князь Юрий Всеволодич сидит.
— А эвон твой дед родной, — толкнул в бок кормилец княжича.
— Где, где? — удивился Александр.
— Да вон же, подвысь храма зри.
Александр обежал взором резьбу по фасаду храма, который они проезжали. И увидел вверху изображение человека в княжеском одеянии и около него фигурки резвящихся детей.
— Это, что ли?
— А средь детей и отец твой.
— Отец? — еще больше удивился княжич, считавший, что отец всегда был взрослым. — А который?
— А тот, который помене всех будет.
Княжич даже коня придержал, чтобы лучше рассмотреть своего деда знаменитого и отца.
— Лепо! Ай лепо, — шептал он восхищенно. — А как же храм зовется?
— Дмитриевский собор это, — отвечал кормилец. — Он, пожалуй, краше Успенского. А?
— Краше, конечно, краше, — согласился Александр, все еще продолжая любоваться фигурами.
Двор князя оказался за Дмитриевским собором и был даже связан с ним двухэтажными палатами с изукрашенной вышкой.
На просторном дворе челядь туда-сюда снует: то из медвениц[36] корчаги с медом в сени несут, то из сеней посуду грязную, то в котлах мясо вареное тащат.
А из сеней гомон веселый несется, звуки гудца скоморошьего, звон гуслей. Пир у князя великого, гостей полны сени.
Спешились княжич с кормильцем, коней стремянным передали.
— Ну, Ярославич, попали мы в самый раз. Слышь, гульба какая?
Кормилец поправил на княжиче платье, шапку, взял его за руку и повел к высокому крыльцу. Но когда они стали подниматься в сени, Александр освободил свою руку. Федор Данилович усмехнулся, не стал настаивать. Ему нравились эти порывы к самостоятельности.
Когда вошли в сени, где пир шел, княжич остановился, дивясь увиденному. За столами, тянувшимися вдоль стен и ломившимися от питья и яств, густо сидели бояре, дружинники, гости князя. Стол же самого великого князя был в глубине сеней, и вместе с ним сидели его братья и князья-союзники. Там же перед самым столом княжеским сидел гусляр с длинными, едва ли не до пояса, седыми волосами.
Всюду сновала челядь, подносившая питье и брашно.
Выждав немного, пока княжич осмотрится, кормилец сказал:
— Ну, идем, Ярославич.
Ярослав Всеволодович увидел сына с кормильцем еще издали, поднялся из-за стола, пошел им навстречу, встревоженно спросил:
— А где Федор?
— Занемог княжич, — отвечал кормилец. — Горло застудил.
Князь промолчал, но столь выразительно посмотрел на кормильца, что тот смутился. Ярослав решительно взял за руку сына и повел к великому князю.
— Вот, брате, младший мой сын Александр, — представил он сына. — Федор занемог, дома остался.
— О-о, — повернулся на стольце[37] Юрий Всеволодич. — Да он и впрямь в матушку нашу обличьем. А?
— Есть, есть немного, — согласился Ярослав.
— Где «немного»? Вылитый. Ну здравствуй, сыновец ты мой дорогой.
Юрий обнял за плечи мальчика, ласково заглянул в темные глаза. Княжич сразу отметил про себя, что хоть Юрий и брат отцу, но совсем не похож не него. Волосы светлые, глаза серые, черты лица закругленные. И несмотря на то, что Юрий старше Ярослава, а седых волос ни в бороде, ни на голове не видно.
— Чем одарить тебя, дорогой? — спросил, улыбаясь, Юрий Всеволодич.
Александр молчал, и хотя дядя ему сразу понравился, он стеснялся открыть ему свое тайное желание.
