находится и как сюда попал. Он был жестоко избит. С трудом он повернулся на бок, чтобы взглядом отыскать двери. В этот момент он услышал лязг скобы, и выплеснутая ему в лицо вода на миг лишила его возможности дышать.
Теперь он знал точно, что матери его придется молиться за
37
Слышен неровный стрекот пишущей машинки.
Следователь стоит спиной к комнате. Он смотрит через высоко расположенное окно на голубей, кружащих в голубом небе. В руках у него негативы, время от времени он поднимает их и, держа в вытянутой руке, продолжает диктовать текст протокола:
– У задержанного имелось оружие, а также отягчающие вину фотоматериалы…
За письменным столом сидит Третий и колотит по клавишам пишущей машинки двумя негнущимися пальцами. В комнату входят двое мужчин в военной форме. Третий и Следователь вытягиваются перед ними. Шеф небрежно машет рукой, смотрит на Советника. Видно, что тот уже в курсе дела, ибо протягивает руку за материалами и говорит с явным акцентом:
– А ну-ка, покажите… – просматривает отпечатки, кивает головой, как будто в этот момент для него уже все ясно, и переводит взгляд на Следователя: – А
– Пригодится для следствия. – Следователь положил руку на конверт с негативами.
–
Он протягивает руку за конвертом. Следователь бросает быстрый взгляд на Шефа. Тот кивает головой. Следователь передает конверт Советнику.
Когда дверь за теми двумя закрылась, Следователь смотрит на Третьего.
– Получишь повышение, – говорит он и протягивает Третьему пачку папирос.
– Черт его знает. – Третий пожимает плечами. – Это же такое дело, что, может, и тех, которые кого-то поймали, тоже когда-нибудь поймают?
38
Стена подвала была вся в трещинах, с многочисленными щербинами, в пятнах и потеках. Лицом к стене стоял человек со связанными руками.
Такую картину увидел Юр, когда его втолкнули в этот подвал. Сначала Третий вместе с Блондином вели его длинными коридорами. Здесь веяло затхлостью. Юр едва смог спуститься по лестнице. Собственно говоря, те двое тащили его по ней, схватив под руки. Одна его рука беспомощно повисла. Еще сегодня утром он был привязан за эту руку к крюку в стене. Он висел так очень долго, и до его сознания наконец дошло, что для них он не человек, даже не подозреваемый и не враг. Он для них то, что для мясника добрая свиная полутуша…
Они прошли сквозь множество коридоров, долго спускались по лестнице, чтобы теперь показать ему этот подвал и этого человека, стоявшего возле щербатой стены спиной ко входу, со связанными за спиной руками. Возле входа стоял сержант в фуражке с синим околышем. В руках он держал пистолет. Третий толкнул Юра:
– Узнаешь?
– Томек?…
Стоявший у стены человек сделал движение, как будто хотел обернуться, но его остановил крик сержанта:
– Не оборачиваться! – Третий сбоку смотрит на Юра.
– Дадим ему жить?
– Это зависит от тебя, – добавляет стоящий рядом Блондин.
– Вспоминай все контакты. – Третий толкает Юра в спину. – Нужна хорошая память, если собираешься в вуз поступать.
Они выводят его из подвала и снова волокут по длинному коридору. Они были как раз на лестнице, когда за их спинами прозвучал выстрел, а через минуту еще один. Юр скорчился, затем рванулся, как будто хотел повернуть назад, побежать обратно, но те крепко держали его как в тисках. Теперь его тащат по коридору на первом этаже.
– Твой братишка жив. – Блондин произносит это как близкий приятель. – Мы держим слово. – Он произносит это у дверей какой-то камеры. Рука Третьего отодвигает заслонку глазка, Блондин подталкивает Юра к двери. Приникнув вплотную к глазку, Юр видит брата словно через дно бутылки. Это он, Томек…
– Это он? – Третий тут же оттаскивает его от дверей камеры.
– Он.
– Вот видишь. – Блондин похлопал его по плечу, как коллега по команде после удачного гола по воротам.
– Он сбежал из гестапо в Мысленицах, а вы его хотите угрохать?! – Юр судорожно сглатывает слюну.
Он переводит напряженный взгляд с Третьего на Блондина. Блондин снова похлопывает его по-приятельски по плечу.
– Оба будете жить. Но ты должен быть разговорчивым.
– Иначе – в расход! – Третий шепчет прямо в ухо Юра как заклинание: – В расход и тебя, и его.
39
Анна не могла скрыть своего удивления, когда господин Филлер положил перед ней эту фотографию, которую он нашел в лаборатории. Юр оставил ее сохнуть прикрепленной прищепками на шнуре. А может, специально оставил ее на виду?
– Тут вам особенно ретушировать не придется. – Филлер сказал это с тонкой, но красноречивой усмешкой.
Он удалился, а она осталась с этой фотографией, на которой ее дочь в криво сидящей на голове свадебной фате позирует рядом с Юром для снимка, на котором они изображают новобрачных. Когда они это сделали? – спрашивает себя Анна. А может, это было специально предназначено для нее? Может, таким образом Ника пытается сказать ей то, о чем никогда до сих пор между ними не заходила речь? Да, конечно, это было дурачество, шутка с их стороны, но не было ли в этом одновременно сигнала, что у дочери ее есть своя собственная жизнь, которая становится все менее доступной для нее?
В этот момент она услышала слова Филлера:
– Вот, пожалуйста. Идет новобрачная!
На пороге появилась Ника. Она шумно дышала, как после длительного бега. Не отреагировав на вопрос Филлера:
– Что случилось, почему молодожен не явился на работу? – она бросилась к Анне, сияя как настоящая невеста:
– Мама! Идем! Быстрее! Произошло чудо!
Это чудо ожидало Анну дома. Собственно, перед самым ее домом. Там стоял военный грузовик, а в дверях подъезда появилась жена Ставовяка, тащившая завернутую в плед перину. За ней появились солдаты, которые выносили остальные пожитки семьи: кастрюли, каток для белья, чугунный утюг с вкладышем…
При виде Анны жена Ставовяка, обычно не склонная к проявлению дружеских чувств, вся расплылась в улыбке:
– Бог вас вознаградит, госпожа майорша! Спасибо вам за ваши хлопоты. Такое счастье! Мы получили на улице Червоных Косиньеров две комнаты с собственной кухней!
На лестнице появился Ставовяк. С помощью солдат он тащил со второго этажа свой велосипед. Он как-то подозрительно взглянул на Анну.
– Иди уже. Иди, – приструнил он жену. – Чтобы устроить себе такое, надо ой-ой какие связи иметь.
Наверху Анна заметила, что двери в кабинет профессора Филипинского, прежде опечатанные полоской бумаги с красными печатями, теперь были распахнуты настежь и солдаты под командованием Буси переносили туда мебель из гостиной. В глубине гостиной Анна увидела Ярослава. Он поторапливал солдат, которые как раз перетаскивали огромный шкаф в прежнюю спальню. На мгновение он растерялся, не зная, что делать с окурком папиросы, который держал в руке, а затем украдкой воткнул его в горшок с кактусом. Заметив взгляд Анны, он смутился и, извиняясь, буркнул, что на фронте, увы, человек становится хамоватым…
Анна отошла в сторону, освободив проход для двоих солдат, которые теперь пытались вытащить из гостиной ее большое ложе.
– Как мне это понимать? – обвела она рукой этот беспорядок.
– Как акт исторической справедливости. – Ярослав произнес эти слова с явной иронией. – Именно это обещает нам всем история.
– Теперь история у таких, как мы, хочет все отнять.
– Польская интеллигенция уже понесла такие потери, что теперь она должна быть под защитой. Позаботиться о вас было моей обязанностью. И впредь прошу вас помнить, что вы всегда можете на меня рассчитывать.
Он церемонно поцеловал Анне руку.
Буся дирижировала солдатами, как когда-то ординарцем Макаром, энергично отдавая распоряжения, куда именно они должны поставить мебель. Ника переносила книги в кабинет дедушки.
– Как вам удалось это сделать? – Анна не могла поверить, что к ним вновь вернулась вся площадь их квартиры. – Нам ведь грозило очередное уплотнение.
Ярослав посмотрел на нее как учитель, который должен преподать кому-то знание элементарных прав.
– В народной армии главные люди – это повара и квартирмейстеры. – Произнес он это с обычной усмешкой, которая отнюдь не означала, что он говорит с иронией, а скорее давала понять, что есть вещи, которых он не принимает и от которых дистанцируется. – К счастью, я отношусь к этим вторым. Я просто не мог смириться с тем, что семья господина майора живет словно не у себя дома.
И тогда он второй раз поцеловал ее руку, как человек, который скрепляет печатью подписанный договор.
Ника приводила в порядок книги в прежнем кабинете дедушки. Анна внесла в кабинет тяжелую статуэтку, изображавшую маршала Пилсудского на коне. И тут Ника заметила, что полковник смотрит на ее мать не как на вдову майора Филипинского, но как на привлекательную женщину. Может быть, это была всего лишь случайность, а может, он совершенно сознательно вынул с застекленной полки библиотеки не том Аристотеля, Сенеки, Паскаля или Шопенгауэра, а именно том Марка Аврелия, чтобы найти в нем цитату: «Следует любить все то, что с нами случается». Он перевел взгляд на Анну и сам прокомментировал эту фразу:
– Они, верно, никогда не бывали на войне. – Ярослав перелистнул несколько страниц и снова взглянул на Анну. – По Марку Аврелию выходит,
