— Мне тоже. Если он придет снова, мы не сможем заявить ни в «Эн-эйч-кей», ни в полицию. И даже если ты срочно вызовешь меня по телефону, я уже вряд ли его застану.
— Надеюсь, вызывать никого не придется, — говорит Аомамэ. — Сколько бы он ни провоцировал, я просто не открою ему, и все.
— Но он, видимо, станет провоцировать и как-нибудь иначе.
— Возможно, — хмурится Аомамэ.
Коротко кашлянув, Тамару меняет тему:
— Каков результат теста?
— Положительный, — отвечает она.
— То есть ты залетела?
— Да. Сделала два разных теста, результат тот же.
В трубке повисает безмолвие каменной плиты, на которой пока не высекли ни иероглифа.
— Никаких сомнений?
— Я сразу знала. Просто хотела подтвердить.
Снова пауза. Словно Тамару поглаживает пальцами безмолвный камень.
— Должен спросить напрямую, — говорит он наконец. — Будешь рожать? Или избавишься?
— Избавляться не буду.
— Значит, будешь рожать?
— Если все пойдет хорошо, рожу в июне-июле.
Тамару производит в уме несложный подсчет.
— Если так, придется немного изменить наши планы.
— Мне очень неловко.
— Не за что извиняться, — отвечает Тамару. — В любой ситуации женщина имеет право родить ребенка, и это право необходимо защищать.
— Звучит как в Декларации о правах человека, — говорит Аомамэ.
— И еще вопрос в лоб: ты разобралась, кто отец ребенка?
— Я ни с кем не спала с июня.
— Так что же это — непорочное зачатие?
— Если так выражаться, религиозные фанатики лопнут от ярости.
— Когда делаешь что-либо необычное, вокруг всегда кто-нибудь лопается от ярости, — парирует Тамару. — А вот если ты забеременела, нужно как можно раньше обратиться к врачу. Скрываться в этой квартире до самых родов не стоит.
Аомамэ задерживает дыхание.
— Оставьте меня здесь до конца года. Я ничем вас не потревожу.
Тамару долго молчит. Затем произносит:
— До конца года можешь оставаться. Но уже в январе тебе придется переехать в безопасное место, куда можно прислать врача. Это ты понимаешь?
— Понимаю, — отвечает Аомамэ. Но без особой уверенности. А если до января она так и не встретит Тэнго, сможет ли отсюда уехать?
— Одна женщина как-то забеременела от меня, — неожиданно сообщает Тамару.
Аомамэ не сразу находит, что сказать.
— От вас? Но вы же…
— Все верно, я гей. Стопроцентный, без вариантов. Давно таким был, и сейчас такой же. Думаю, и в будущем это не изменится.
— И все-таки женщина от вас забеременела.
— Все когда-нибудь ошибаются, — отвечает Тамару абсолютно серьезно. — Не буду вдаваться. Случилось по молодости. Только однажды — и сразу залет.
— И что с ней стало потом?
— Не знаю.
— Не знаете?
— Мы общались до шестого месяца. Потом перестали.
— После шестого месяца аборт невозможен, вы в курсе?
— Я знаю.
— Скорее всего, у вас родился ребенок, — говорит Аомамэ.
— Наверное.
— Но если так, вы хотели бы с ним повидаться?
— Не особо, — отвечает Тамару без колебаний. — Все-таки я никогда его не видел. А ты как? Хотела бы сейчас посмотреть на своего ребенка?
Аомамэ задумывается.
— Меня родители бросили, когда я совсем маленькой была. Поэтому мне сложно представить заранее, что значит быть матерью. Не с кого брать пример, скажем так.
— И тем не менее, ты собираешься привести в этот мир ребенка. В мир, полный зла, насилия и парадоксов.
— Да, потому что хочу любви, — говорит Аомамэ. — Но я говорю не о любви матери к своему ребенку. Во мне этого пока еще не выросло.
— Но ребенок — от той самой любви, о которой ты говоришь?
— Возможно. В некотором роде.
— Если ты ошиблась, и ребенок не от любви, которой тебе так хочется, ты очень сильно обидишь его. Как обидели когда-то тебя или меня.
— И это возможно. Но я уверена: все происходит как надо. Интуиция.
— Интуицию я уважаю, — говорит Тамару. — Но как бы там ни было, все мы — носители своей субъективной этики, которая с реальным миром никак не связана. Запомни это получше.
— Кто это сказал?
— Витгенштейн.
— Запомню, — говорит Аомамэ. — А если ваш ребенок родился, сколько ему сейчас должно быть лет?
Тамару снова подсчитывает в уме.
— Семнадцать.
— Семнадцать, — повторяет Аомамэ и представляет себе семнадцатилетнюю девушку — носителя своей субъективной этики.
— О нашем разговоре я доложу Мадам, — продолжает Тамару — Она хотела побеседовать с тобой лично. Но я убедил ее, что это небезопасно. Защиту от прослушек я, как могу, обеспечиваю, но все равно — телефона лучше избегать.
— Понимаю.
— Просто знай, что твоя судьба ей небезразлична. Она волнуется за тебя.
— Я знаю. Спасибо.
— Рекомендую доверять ей и прислушиваться к ее советам. У нее великие знания.
— Разумеется, — отвечает Аомамэ.
Советы советами, но отныне учиться придется самой — и защищаться тоже самостоятельно. Несомненно, у хозяйки «Плакучей виллы» — великие знания.
И реально большая сила. Но кое-что ей все-таки невдомек. Вряд ли она догадывается, по каким законам и принципам вертится Мир-1Q84. А того факта, что в небе теперь две луны, так и просто не замечает.
Положив трубку телефона, Аомамэ ложится на диван и засыпает на полчаса. Ненадолго, но глубоко. Ей снится пустота. В этой пустоте она размышляет о многих вещах. И записывает свои мысли невидимыми чернилами на белоснежных страницах блокнота. А когда просыпается, вдруг обнаруживает у себя в сознании поразительно ясный и конкретный план действий.
Я рожу ребенка, твердо знает она. Он придет в этот мир счастливым. И будет жить, как подсказывает Тамару, носителем своей субъективной этики.
