Клаус дочитал текст воззвания, сложил листок и передал отцу. Доктор Берк смотрел в лицо сына и ждал, что тот скажет. Но Клаус молчал.
— Каково? — не выдержал доктор Берк и сам ответил: — По-моему, убедительно.
— Не знаю, — уклончиво ответил Клаус. — Сейчас я солдат, а не политик.
— Напрасно, каждый солдат должен быть политиком.
— Солдат учат не рассуждать о политике, а выполнять приказы командования.
— Приказы командования основываются на политических целях. Ты должен это понимать, сынок.
— Возможно, когда-нибудь пойму. Пока я понимаю, что судьбу Германии и России решают пушки, а не это…
— И это тоже. Ну хорошо, не будем сейчас спорить. И все же, Клаус, это, — доктор Берк дотронулся пальцами до кармана, в котором лежало воззвание, — тоже важно. И мне кажется, что недурно сделано.
— Сомневаюсь. Даете общие, неконкретные обещания, а перед населением ставите конкретные задачи. Хорошенькая пропаганда. И потом… Кому-кому, а тебе должно быть известно, что на Кавказе живет почти пятьдесят народов. Каждый из них имеет свою историю, традиции, обычаи, язык. А вы пытаетесь пробудить дух газавата. Противоречишь себе, дорогой папа.
— Так, так, так, — оживился доктор Берк. — И что же?
— А то, что газават — это чисто религиозная война. Мусульмане будут воевать против грузин, армян, против неверных, в том числе и против немцев.
— Да, жалею, что не сделал тебя политиком. Кое-что соображаешь. Но ты, сынок, не во всем прав. Я не вижу противоречий в нашей политике на Кавказе. Да, конечно, мусульмане будут воевать за торжество религии ислама. И бог с ними, пускай дерутся горцы между собой. Чем больше они будут враждовать, тем легче нам, немцам, их приручить. А что касается их войны против немцев… Не думай, милый Клаус, что мы не учитываем это. Могу тебе сказать, командир третьего танкового корпуса генерал кавалерии фон Макензен принял магометанство.
— Поразительно! Представляю немецкого генерала в роли мюрида. Имамом Кавказа будет сам Гитлер? Поразительно. А ты, папа, тоже готовишься принять мусульманскую веру?
— Не смейся, Клаус, это серьезно.
— И все же? — сдерживая смех, допытывался Клаус.
— Время покажет.
— И на какой духовный сан ты рассчитываешь?
Доктор Берк не ответил. Он сидел насупившись, держа в зубах потухшую сигарету. Изредка с затаенной тревогой поглядывал на сына. Как быстро растут дети! Казалось, вчера Клаус едва доставал ногами до педалей велосипеда, а вот уже вымахал на голову выше отца. И с ним уже можно говорить о политике. «Я солдат, а не политик». Пускай, пускай похорохорится, пока идет война. Уж кто-кто, а он, доктор Берк, лучше самого Клауса знает, что у того за характер. Клаус будет политиком, Клаус не Ганс Штауфендорф. Тот с детства, от «Дойчес юнгфольк», до смерти останется военным. Ганса и в гроб положат в мундире и сапогах. Муштра — удел Штауфендорфов. А Клаус себя еще покажет, пусть только кончится война.
Они долго сидели молча. Легкий ветер нес прохладу от близкого озера. Шелестели листьями вершины деревьев, и этот шелест был похож на шум мелкого, несильного дождя. Пахло смолой и грибами.
Нет, не предстоящая поездка сына на фронт тревожила доктора Берна. Что-то серьезное происходило с Клаусом, особенно после смерти матери. Когда же образовалась трещина в отношениях доктора Берна с сыном? Сразу это произойти не могло. Наверное, это началось из-за того, что доктор Берк не обратил внимания на дружбу Клауса с Германом. Пресеки доктор Берк тогда эту дружбу, возможно, и не вселился бы в Клауса дух противоречия. Но главное — с каждым днем Клаус относится все с большей иронией ко всему происходящему. Нельзя сказать, чтобы доктор Берк совершенно не занимался сыном. Напротив, после того как этот его дружок попал в гестапо, доктор Берк попытался даже насильно подчинить Клауса своей воле, сломить его упрямство. Но странно, чем тверже он давил на волю сына, тем тверже и упрямее становился Клаус. И, к своему удивлению, доктор Берк стал постепенно сдаваться. Он понял: для воспитания сына в истинно арийском духе упустил момент, но надеялся, что жизнь германского народа, жизнь сверстников Клауса сделают свое дело. Ничего, вот поедет на Кавказ, опять встретится с Гансом, будут вместе служить. Возможно, там, на фронте, Ганс Штауфендорф сумеет все же повлиять на своего друга детства. Да и сам Клаус сможет убедиться в истинных целях национал-социализма. Поймет в конце концов, что? германцы несут миру. Он это обязательно поймет, а сейчас не стоит говорить с ним о политике.
— Хорошо бы, сынок, остаться в Батуми, — мечтательно вскинув крупную лысую голову, проговорил доктор Берк. — Война пойдет дальше, в Персию, Индию… А что нам Индия? Что может сравниться с Кавказом! Верно? Тогда и Диану смог бы забрать к себе. На Кавказе ей было бы хорошо — горы, море! Жаль, что не дожила до этого твоя мать. — Доктор Берк, вздохнув, встал. — Ты все молчишь. Я понимаю, сынок, ты взволнован, хочется побыть одному. Я пойду.
Когда в конце тенистой аллеи затихли шаги отца, Клаус тоже вышел из беседки, спустился по узкой тропе к озеру, сел на корму яхты. Вода проснулась, и небольшие плавные волны побежали от кормы по широкой лунной дорожке. Клаус закурил. Ветер бережно подхватывал сигаретный дым, смешивал с туманом и прижимал к притихшей воде.
«И вот снова Кавказ. Неужели мне придется воевать против тех ребят? — взволнованно думал Клаус. — Но ведь я еду туда. И, пожалуй, нельзя отказаться. Да и что толку? Пошлют на другой фронт. Разве я хотел воевать на Крите? Хотел изучать эгейскую культуру. Наивный интеллигент! Вместо этого пришлось участвовать в операции «Меркурий» и в одной цепи с егерями пятой горнопехотной дивизии штурмовать аэродром в районе Малеме. Теперь Кавказ. Война неминуемо втягивает в свой водоворот. Что ждет меня на Кавказе? Война, которую ведут немцы. И я должен быть там, где решается судьба Германии».
Клаус злился на свою беспомощность, на свою ничтожность, на то, что не может, не имеет права распоряжаться своими поступками, самим собой.
Незаметно забрезжил рассвет. Клаус очнулся, услышав тихий разговор спускавшихся к яхте рыболовов. Они хорошо отдохнули, взбодрились крепким кофе и утренней прохладой. Рассвет им сулил тихое утро и удачный клев.
1
— Быстрее, Борис, быстрее! — Ольга торопила старшего лейтенанта Севидова. Поезд ждать не будет. Начальник санитарного поезда отпустил ее всего на час: пока погрузят раненых.
Немцы захватили уже Большие Салы. А от них рукой подать до Ростова.
В душе Ольга надеялась, что мать успела эвакуироваться, увезла трехлетнего Ванюшку. Ведь у нее на Каме, в Чистополе, живет сестра. Конечно, там было бы безопаснее. Но как ей будет тяжело в этой военной круговерти с Ванюшкой…
Весной сорок первого мужа Ольги, лейтенанта Степана Рокотова, окончившего Краснодарскую кавалерийскую школу, направили на западную границу, в Молдавию. Ольга не хотела ждать, когда он устроится с жильем на новом месте. Молодой жене командира не терпелось стать самостоятельной. Но Ванюшке было всего полтора годика. Тащить его за собой бессмысленно. Пришлось оставить сына у матери
