одной деревни, и только и знали, что перебирать общих знакомых: а помнишь такого-то? А такого-то? А как он сделал то-то, а как тот ему… В общем, такие разговоры, которые постороннего могут довести до ручки. Однако Бергу они не мешали, как не мешает шум ветра: он просто не слушал.
Позади них растянулись гуськом десять солдат, притихших и беспокойно озирающихся. Пересекать средь бела дня открытое пространство им совсем не улыбалось. А ну как налетит неприятельская орда и порубит их в капусту?
Еще дальше, держась особняком, ехал на своем арабском коньке сын Герольфа — ну, то есть приемный сын… Про этого он не очень-то понимал, чего от него ждать. Во время казни он наблюдал за ним. Ничего не скажешь, держался хорошо. Глаз не отводил. Крепкий парень. Чувствам воли не дает. Однако на обратном пути выказал слабость — расспрашивал его о казненном. Совершенно лишние расспросы. Ну да ладно, не все сразу. Ему ведь, в конце-то концов, еще только восемнадцать.
Они выехали очень рано, едва начало светать, чтобы успеть вернуться дотемна. Меньше десяти часов на все про все, чтоб найти и привезти дезертира. Живым. Задача вполне посильная, было б чутье, а у Берга оно было.
Это он первым заметил темную точку на снегу где-то в середине дня. Зорким взглядом опытного охотника он присмотрелся к ней и с уверенностью заключил: это темное движется в сторону леса, и это не зверь. Он легонько повернул, не сводя глаз с темного предмета, и пустил коня рысью, а за ним все остальные. Уже через минуту расстояние сократилось достаточно, чтоб можно было различить фигуру. Женщина…
Увидев, что она кинулась бежать к лесу, он перешел на галоп. Очень скоро еще один всадник поравнялся с ним. Он глянул, кто это. Это был Фенрир.
— Я тоже видел. Похоже, это женщина.
— Да.
Она остановилась и смотрела, как они подъезжают. Под плащом у нее было что-то спрятано и выступало горбом. Они подъехали и взяли ее в кольцо. Странная это была картина — неподвижный круг всадников, с одной стороны лес, со всех других — необъятный белый простор, а посреди она, как зверь в ловушке.
— Ты откуда? — спросил первый капрал.
— Что у тебя за пазухой? Покажи! — сказал второй.
Берг не останавливал их. Все равно их вопросы останутся без ответа. Он имел некоторый опыт общения с местными крестьянками: или они осыпают вас оскорблениями, которые, безусловно, лучше не понимать, или молчат как каменные.
Эта молчала. Красивая, насколько можно было разглядеть под шапкой и капюшоном. И молодая. Черные глаза смотрели с вызовом.
— Она не понимает по-нашему, — сказал первый капрал.
— А может, глухая! — предположил второй. — Вы умеете говорить по-ихнему, господин лейтенант?
— Нет.
Берг подвинулся ближе и знаками спросил: «Что ты прячешь под плащом?» Девушка отвернула полу и достала из-за пазухи убитого кролика. На белом меху ярко алели пятна крови. Потом она махнула рукой в сторону и жестом показала, как захлопывается ловушка.
— А, понятно. А твоя деревня где?
Глаза ее сузились.
— Твоя деревня! — повторил Берг.
— Ni baltiye…
— Она говорит, что не понимает, — пояснил один из солдат.
Это был щуплый юноша в круглых очочках.
— Ты что, знаешь их язык?
— Немного… выучил несколько слов.
— Несколько слов! — фыркнул другой. — Он их полно знает, все время учит!
— Тогда спроси ее, где деревня.
Солдат придвинулся на метр и прочистил горло.
— Ваша деревня, пожалуйста… э-э… chaak veyit… барышня.
Девушка прищурилась с непонимающим видом. Решительно она была более чем красива: высокие скулы, точеный нос, смуглая кожа. Пятнадцать мужчин не могли отвести от нее глаз.
— Похоже, произношение у тебя не ахти, — сострил кто-то из солдат, и все рассмеялись.
— Подождите. Попробую еще, — сказал очкарик и снова обратился к девушке: — Chaak veyit… lyeni nosoy ostoute… э-э… извиняюсь: ostyoute! Да-да, ostyoute… Ostyoute destya chaak veyit… Понимаете, барышня?
Он сложил ладони домиком в качестве иллюстрации к своей фразе, потом повторил ее, поменяв местами одно-два слова.
Его робкий голос звучал совсем не по-солдатски, скорее он напоминал голос заблудившегося путника, который спрашивает дорогу. Девушка помотала головой. Она одна не смеялась.
— Она меня не понимает, господин лейтенант, прошу прощения. Я попробовал бы поставить ostyoute в конец фразы, если бы это было придаточное предложение, но в таком случае это слово видоизменяется в ostyet, потому что… Погодите, сейчас проверю…
Он снял перчатки, извлек из внутреннего кармана блокнот, обвязанный тесемочкой, развязал и принялся листать.
— Вот, так и есть… lyeni nosoy… э-э… destya chaak veyit… ostye… baltye en, барышня? Нет, не понимает.
— Все она прекрасно понимает, — оборвал его Берг. — Брось. Фенрир!
— Слушаю, господин лейтенант.
— Ступай к ловушке и погляди, откуда идет след!
Фенрир чуть тронул коленом своего коня и медленно двинулся в направлении, указанном девушкой. Берг следил, как он едет туда, как поворачивает обратно. Отметил, что он не спешит, не суетится. Признак безошибочный. У парня есть выдержка — выдержка будущего вождя.
— Ну?
— След там и обрывается, господин лейтенант. Она возвращалась по своим следам. На мой взгляд, деревня должна быть на возвышенности, по ту сторону леса.
Берг думал так же. Он соскочил с коня и подошел к девушке. Вблизи она производила более сильное впечатление, чем ему хотелось бы. Ее изысканные черты, чувственный рот, черные глаза, бестрепетно выдерживающие его взгляд, — от всего этого ему было как-то не по себе. Словно она приобрела над ним некую власть, ничего для этого не делая, просто стоя перед ним с окровавленным кроликом в руке.
— Деревня? — спросил он. — Где?
Она пожала плечами:
— Ni baltiye…
— Она говорит, что не понима… — начал было солдатик с блокнотом.
— Знаю. Отставить, — оборвал его Берг.
Он чувствовал, как в груди у него поднимается какая-то дурная волна. Будь он сейчас один с этой девушкой, с каким удовольствием он влепил бы ей оплеуху — это хорошо помогает понимать иностранные языки. Он отвернулся.
— Грузите ее в сани!
Два капрала, надо отдать им должное, старались, как могли. Она отбивалась руками и ногами, плевалась и осыпала их ругательствами, непонятными и от этого казавшимися особо изощренными.
— Никак не дается, господин лейтенант, бешеная какая-то! — сказал один, нянча свой разбитый нос.
— Оглушить бы ее! — сказал другой.
— Незачем. Свяжите ей руки и ведите за веревку. Пусть пешком идет.
Отряд тронулся шагом в сторону сосняка. Холодный свет полуденного солнца пробивался сквозь
