понятий. Цивилизация на этой территории развивалась веками. Каждый раз, копаясь в саду, я убеждаюсь в том, как много поколений уже сменилось на этой земле. У меня собралась большая коллекция обломков блюд с десятками узоров, я только и успеваю удивляться: неужели мои предшественницы на этой кухне всё время швыряли свою посуду в огород. Я нахожу черепки керамических сит, изящные ручки чайных чашек — всё это постепенно накапливается на столе за кухонной дверью. Земля эта была хожена-перехожена. Достаточно взглянуть на посадки на террасах и поймёшь, как люди ради своего удобства меняли профили холмов. Но район Мареммы до сих пор остаётся низкой прибрежной равниной, населённой пастухами, овчарами и москитами. Слава о её дурном воздухе определённо связана с лихорадкой и простудами. Фермерские дома встречаются тут редко, хотя остальная Тоскана считается вполне густонаселённой. Кажется, что эпоха Возрождения обошла стороной эту область: в городах практически нет образцов монументальной архитектуры. Дурной воздух, сейчас свежий и мягкий, позволил сохраниться большому количеству этрусских гробниц. Хотя многие из них и были разграблены, но гораздо больше их осталось нетронутыми. Разве этруски были нечувствительны к малярии? Всё свидетельствует о том, что они не считали эту местность опасной для здоровья.
Наша следующая цель — бывшая вилла, ныне небольшой отель, собственность винодельни Аквавива возле Монтемерано. Эд обнаружил в путеводителе ссылку на эту крохотную деревеньку с тремя отличными ресторанами. Она находится в центре многих мест, которые мы хотим осмотреть, так что мы решили поселиться тут на несколько дней, чтобы не тратить времени на прописку и выписку из отелей. Обсаженная деревьями подъездная дорога приводит к большому тенистому саду, там можно сидеть и смотреть на холмистые виноградники. Окно нашей комнаты выходит прямо в этот сад. Я распахиваю ставни, и к нам в окно заглядывает цветущая голубая гортензия. Мы быстро распаковываем вещи и снова выходим: отдыхать будем позже.
Питильяно — наверное, самый странный город в Тоскане. Как и Орвието, он стоит на вершине горного массива известкового туфа. Но Питильяно похож на замок на карнизе, под ним обрыв, глубокая расселина. Кто рискнет заглянуть вниз, чтобы увидеть сразу и город, и дорогу? Туф — не самый прочный строительный камень на свете, и его куски иногда трескаются, эродируют и размываются. Дома городка Питильяно поднимаются вертикально вверх; люди живут буквально на краю пропасти. Туф под домами изрыт пещерами — возможно, для хранения «Бланко ди Питильяно», вина этой области, терпкость которого объясняется тем, что виноград растёт на вулканической почве. В городке бармен рассказывает нам, что большинство здешних пещер — гробницы этрусков. Кроме вина, в пещерах хранят масло и держат животных. Планировка средневековых городов непонятная, нерегулярная; планировка же этого города вообще запутанная и более чем нерегулярная. В пятнадцатом веке тут селились евреи, потому что этот город находится за пределами юрисдикции папы, который подвергал евреев гонениям. Район города, где они жили, называется гетто. Не знаю, было ли это гетто в полном смысле слова, как в Венеции, где евреи должны были соблюдать комендантский час, имели своё правительство и свою культурную жизнь. Синагога закрыта на реконструкцию, но не видно никаких признаков ремонта. Здесь почти всё продаётся. Большинство домов, которые сейчас стоят на краю, рано или поздно окажутся в ущелье. Возможно, мысль об этом окрашивает лёгкой грустью наше впечатление от города. На обратном пути мы покупаем несколько бутылок местного белого вина для нашей растущей коллекции. Я спрашиваю продавца, сколько евреев жило тут во время Второй мировой войны. «Не знаю, синьора. Я из Неаполя». Пока мы по извилистой дороге спускаемся с холма, я вычитываю в путеводителе, что во время войны местное еврейское население было уничтожено. Я не доверяю путеводителям в подобных вопросах и надеюсь, что в этот тоже закралась ошибка.
Находящаяся невдалеке маленькая Сована похожа на наш калифорнийский город призраков, разве что несколько домов вдоль главной улицы явно очень старые. Людей тут меньше, чем этрусских гробниц в склоне холма. Мы замечаем указатель и подъезжаем. Тропа ведёт нас в мрачный, заросший лесом район со стоячим ручьём, просто созданным для женских особей малярийных комаров. Вскоре мы карабкаемся по скользкой тропе вверх по крутому откосу. Начинают встречаться гробницы — туннели в холме, каменные проходы, ведущие в толщу земли, вероятно к змеям. Входы в эти туннели поросли густой травой. Никто не продаёт здесь билетов, никого не зазывают гиды; как будто ты сам открыл древние гробницы. Как в джунглях майя, повсюду болтаются виноградные лозы, и разрушающиеся от воды и ветра надписи в туфе тоже имеют тот странный вид, как и большая часть резьбы майя, как будто давным-давно искусство везде было одним и тем же. Совершенно ясно, что стать археологом, специалистом по этрускам, — правильное решение. Бесконечные пространства ждут своих исследователей. Мы так долго карабкаемся, а встретили только большую белую корову, забравшуюся по колено в ручей. Когда мы выбираемся, мои ноги в кровавых царапинах, но на мне ни единого укуса москита. У меня такое ощущение, что это место я буду вспоминать бессонными ночами. Спустившись на дорогу, мы замечаем другой указатель — отсылающий к развалинам храма, похоже, вырезанного из туфа этого холма. Мы проходим вдоль частично откопанных мрачных арок и колонн. Что они тут делали, эти таинственные этруски? Проводили летние концерты из серии «Искусство в парке»? Неизвестные нам ритуалы? В путеводителе это место называют храмом, и, возможно, в центре храма сидел мудрец и практиковал гадание по внутренностям животных, точнее по печени овцы. Бронзовая овца была обнаружена возле Пьяченцы, её печень оказалась разделённой на шестнадцать частей. Считается, что этруски так же делили небо, и то, как была разделена печень овцы, символизировало планировку этрусских городов. Кто знает? Возможно, здесь устраивались первые разговорные шоу или же это был рынок морепродуктов. В таких местах, как Мачу-Пикчу, Паленке, Меса-Верде, Стоунхендж, а теперь и в этом у меня возникает странное и печальное ощущение того, как всесильно время, как необратимо на самом деле прошлое, особенно в тех точках Земли, где существовала определённая матрица культуры. Мы не можем не воспринимать культуру через призму собственной личности, и наша интерпретация всегда индивидуальна. Желание всех философов и поэтов — открыть теорию вечного возвращения и найти доказательства того, что прошлое становится настоящим. Пожалуй, ближе всех подошёл к решению Бертран Рассел, сказавший, что вселенная была создана пять минут назад. Мы не можем восстановить ни единого жеста тех, кто вырезал надпись на туфе, кто положил первый камень, кто разжег огонь для приготовления ланча, кто помешал ложкой в горшке, кто вздохнул после акта любви, — мы не можем восстановить ничего. Мы можем лишь прийти сюда, мы — последние крошечные точки на линии времени. Зная это, я всегда поражаюсь, почему меня так сильно волнуют мелочи: как сложить карту, что указывает газометр, достаточно ли мы сняли наличных, ведь совершенно ясно, что всё это безвозвратно канет в Лету.
Мы видели достаточно за этот день, но не можем отказать себе в прогулке через древний Сорано, он тоже выстроен на залежах туфа. Во всей этой области туристов как будто и нет. Даже дороги пусты. Сорано выглядит таким же, как в 1492 году, когда Колумб открыл Америку. Тогда, видимо, тут в последний раз построили здание. Узкие улочки и серый свет, исходящий от тёмного камня домов, вызывают тревожное ощущение, но люди здесь необычайно доброжелательны. Горшечник замечает нас, когда мы заглядываем в его лавку, и настаивает, чтобы мы вошли. Когда мы покупаем два персика, человек, моющий из шланга свои ящики с виноградом, дарит нам гроздь. «Особый», — говорит он. Два человека останавливаются, чтобы помочь нам выехать с тесной парковки: один жестами показывает, когда можно ехать, другой — когда следует остановиться.
Покрытые пылью и измученные, мы въезжаем на нашу парковку возле сада Аквавива. Перед обедом мы принимаем душ, переодеваемся и со стаканами своего белого вина опускаемся в удобные кресла и смотрим на заход солнца, — вот так же на этом самом месте могли сидеть два этруска.
Монтемерано от нас в нескольких минутах езды, это город с высоким замком, маленький и прекрасный.
В нём есть церковь пятнадцатого века, а в ней — Мадонна. Но эта Мадонна называется Madonna della Gattaiola — Мадонна лаза для кошки. В нижней части картины имеется дыра, позволяющая кошке вылезать из церкви. Жители, кажется, все на улице. Прямо в центре города несколько местных парней и мужчин исполняют джаз. Женщина, работающая в баре, захлопывает дверь: видимо, наслушалась. Абсолютно все уставились и не отводят глаз, когда мимо большими шагами шествует высокий красавец в сапогах для верховой езды и плотно облегающей футболке. Но он надменен, не обращает на них никакого внимания. Я замечаю, как он оглядывает себя в витринах, мимо которых проходит, убеждается, всё ли в порядке с его внешним видом. Мы ужасно голодны. Как только наступает магический час «семь тридцать» и ресторан открывается, мы залетаем внутрь. Мы единственные посетители «Энотеки дель Антико Франтойо». В
