— А получается, что котлетки мои ему вовсе-то и не нужны. Ни котлетки, ни рубашки любовно наглаженные, ни носки со стрелками. Или ему этого мало, чего-то другое еще ему требуется, ну, наверное, чтоб не как тетя Мотя была, — тоскливо сказала Вера и опять явно собралась зареветь.
— Ага! Две жены ему требуются, а лучше три! Одна жена рубашки гладит и кормит, как на убой, вторая жопой крутит, а третья… ну не знаю, пятки ему массирует. У-у-у, козел! — Штукина сунула в рот кусок буженины и тут же получила от Веры по рукам.
— Не кусочничай! Терпеть не могу, когда куски со стола хватают. Потерпи, сейчас есть будем. Идите руки мойте.
Тася с Леной поплелись в ближайшую к кухне ванную комнату.
— Чего делать будем? — спросила Штукина, закрыв дверь.
— В первую очередь пойдем в парикмахерскую, потом на фитнес запишемся, и я ее отведу к своему косметологу, — решительно заявила Тася.
— Это понятно, что с Сельдереем делать будем? — Штукина уперла руки в бока, и Тася моментально представила, как в голове у Штукиной зреет стремительный план по отрыву головы Сельдерею. А может, и не головы вовсе, а еще чего похлеще.
— Ничего с ним делать не надо, пусть живет. Он сам к ней прибежит, как миленький.
— Думаешь, он после этого ей нужен будет?
— А это уже Вере решать.
Они вернулись на кухню. Вера сидела, подперев подбородок, а по лицу у нее опять струились слезы.
— Верка, ты опять? Хорош реветь! Картошка сейчас сгорит.
Вера встрепенулась и кинулась хлопотать по хозяйству.
— Вер, ты, это, разводиться не торопись, — порекомендовала Штукина.
— Как это? — удивилась Вера.
— Просто. Сама говорила, что жить тебе не на что. Вот и не разводись. Зачем сукам всяким жизнь облегчать? Двери перед ними в красивую жизнь открывать, ну, в эти, как ты там говорила, в бутики и салоны! И Жеребов твой пусть поборется теперь за мужское нелегкое счастье. За все ведь надо платить.
— Я ж, девочки, его видеть теперь не смогу. Как я жить-то с ним после всего этого буду?
Тася хмыкнула.
— Вера, Вера! А на фига тебе с ним жить и смотреть на него? У вас что, одна комната в коммуналке? — справедливо заметила Штукина.
— Давай-ка, подружка, пока он в своем Париже прохлаждается, собирай чемоданы да дуй к моей непутевой мамаше в Италию. Она тебя там пока в порядок приведет, потом мы с Дуськой подъедем, можем и Петрушку твоего с собой прихватить, если у него экзаменов не будет. Отпразднуем Новый год, а там уже вернешься и будешь решать, как дальше жить.
— Вот так, одним — все, а другим — ничего! Они в Италию поедут Новый год отмечать, а у меня, как всегда, усиление с круглосуточными бдениями на боевом посту! — тоскливо сказала Штукина, подперев голову рукой.
— Но как же? Как я все оставлю-то? — До Веры блестящая Тасина мысль, похоже, еще не дошла.
— Что «все», Вера? Петрушка твой совсем взрослый уже. В садик и в школу его возить не надо. Поручишь его своей домоправительнице. Рубашки Сельдерею твоему теперь, как я понимаю, есть кому погладить. А если она не такая, чтобы всяким чужим мужьям рубахи гладить, то ничего, мятый походит. Ему полезно. Как говорится, почувствуйте разницу. Покушайте мезима с ношпой да пельменей магазинных!
— Ага, или «Доширака», — вклинилась Штукина. — У нас менты этого «Доширака» просто обожают. Закусь — во!!!
Штукина подняла кверху большой палец, аргументируя прелести «Доширака». Тася посмотрела на нее укоризненно и продолжила свою агитационную пропаганду:
— Ты сейчас под горячую руку можешь дров наломать. А так успокоишься слегка, приведешь себя в порядок и примешь взвешенное решение.
— Слушай Таську, она все правильно говорит. — Лена Штукина запихивала в рот очередной кусок буженины.
Ну чего взять с этих ментов, вечно они голодные. Наверное, одним «Дошираком» сыт не будешь.
— Оставишь ему записку какую-нибудь загадочную, мол, уехала познавать самое себя. А еще лучше — «Графиня изменившимся лицом…», и пусть мучается, чего тебе стало известно и, главное, откуда! — продолжала Штукина с набитым ртом.
— Ну да! Он тут же к Таське кинется, а она ему все и выложит! — проворчала Вера.
— Вер, пусть лучше Таська выложит, чем ты сама. Ты сейчас не в адеквате. Ферштейн?
— Слушайте, а вдруг эта девчонка на телефоне чего-то перепутала? Вдруг он действительно сейчас в свой Китай летит себе зайчиком? — Вера жалостно смотрела на Тасю и Штукину.
Штукина крякнула и достала свою огромную записную книжку и мобильник.
— Мы по-простому, без органайзеров липестрических. Так, кто тут у нас в транспортном? Ага, отлично! Вы хочите неоспоримых доказательств? Обращайтесь к Штукиной! — сказала она, набирая номер. — Вовка! Штукина на проводе. Конечно, майор, а ты что, еще какую-то Штукину знаешь? А-а-а, ну спасибо за комплимент, пока нет, товарищ капитан. Или вы уже тоже майор? Или вы мне уже не товарищ? — Штукина захихикала. — Мне твоя помощь нужна. Да! Конечно, не просто так. Разумеется, спасибо не булькает. Обижаешь!
При этих словах Штукиной Вера кинулась к винному шкафу и достала снизу бутылку водки «Белуга». Штукина закатила глаза.
— Моя благодарность, товарищ капитан, будет просто натурально фантастической. Я тебе натурой отдам. Договорились? Угу. Мне надо, чтобы ты глянул, есть ли сегодня рейс до Парижа. А он есть. И выдал мне списочек пассажиров бизнес-класса. А? Конечно, иду по следу. Ага, мои клиенты экономом не летают! Угу. Целую. Жду.
Штукина нажала отбой, тяжело вздохнула, встала, взяла у Веры из рук бутылку и подошла к винному шкафу, поизучала его содержимое, крякнула, плюнула, вернулась на место и спрятала «Белугу» в свою бездонную сумку.
— Ну, что за люди! И водка-то у них за тыщу рублей! Испортишь ты мне, Верка, контингент своим буржуйством. Они ж теперь от нормальной водки нос воротить будут. Давайте есть уже. Через полчасика нам будет все доподлинно известно.
И они накинулись на еду. Тася, которая никогда днем не ела, очень удивилась проснувшемуся у нее зверскому аппетиту. Вот что значит попереживать как следует. А кроме того, жареная картошечка с румяной корочкой, домашняя буженина, маринованные грибочки да квашеная капустка Вериного приготовления — это вам не фигли-мигли, не салат «здоровье» из унылой зимней капусты, которым потчевали страждущих в обеденный перерыв на фирме у Таси. Через полчасика, когда они, борясь со сном после обильного и вкусного обеда, уже пили кофе и курили свои сигареты, капитан Вовка действительно позвонил майору Штукиной.
— Ага, записываю. Так, Татарский, Коломийцев, Серова, Котова, Мазурок и Жеребов.
У Таси всю сонливость как рукой сняло, и она увидела, как Вера почернела лицом. Видать, до последнего момента надеялась, что все образуется и окажется странным недоразумением.
— А Мазурок мужик или баба? — продолжала беседу Штукина. — Ага, Степан Иванович. Жаль. Ну ладно, Вовка, заходи завтра, благодарность уже при мне. И распечаточку захвати. Стой, а Жеребов, он Дмитрий Иванович? Ага. Пока.
Штукина дала отбой.
— Значит, Серова или Котова. Эх, жаль, что не Мазурок, — со злостью сказала она и забарабанила по столу своими длинными фиолетовыми ногтями.
— Тася, звони мамаше своей. — Вера судорожно сжала руку в кулак, аж костяшки пальцев побелели.
— Ты билет купи сначала. — Тася решила, что беспокоить непутевую мамашу пока не будет. Вдруг
