Во время, моего пребывания в лагере гор. Киселевска была стычка между урками и суками, чему я был свидетелем. Во время драки несколько человек урок и суков было ранено и один оказался мертвым. Лагерное начальство на такие кровавые стычки смотрит сквозь пальцы. Мы, мол, об этом ничего не знаем, поспорили и поцарапались.
Бывали частые случаи, когда урки или блатные попадали в изолятор. Против этого они протестовали самым диким образом. Зашивали себе рты, пришивали к своему голому телу пуговицы, разукрашивали свое тело порезами и доходило даже до того, что сами себя кастрировали. Такими проделками лагерная шпана только тешилась, а урки заявляли, что они делают геройское дело среди своих товарищей. О таком героизме будет говорить весь воровской мир, как о больших героях. Дисциплина у этих преступников была очень строгая, а потому всех тех, кто не подчинялся их законам или таковые нарушал, не только очень строго наказывали, но и часто убивали.
В Киселевке мы прогнили лето с некоторыми приключениями. Насмотревшись лагерных ужасов, я решил бежать, что было делом очень трудным и опасным. Подумал я и о 25 летнем сроке своего лагерного заключения. Такой срок редко кто выдерживал. Так или иначе до окончания срока погибнешь. Среди подсоветских офицеров я нашел единомышленников. Усиленно стали готовиться и разрабатывать план к побегу. Наша группа состояла из семи человек. Предусмотрены были все плюсы и минусы. Осталось только мать подходящего случая. К сожалению лагерные власти нас опередили и не дали осуществить наш побег.
Долгое время заключенных не задерживали на одном месте, а в особенности подозрительных, что бы не дать им возможности ознакомиться с местностью, а в особенности с местными жителями, которые состояли из переселенных в Сибирь казаков. Последние очень часто помогали беглым, среди которых были исключительно казаки. Поэтому заключенных часто перегоняли из лагеря в лагерь. Так получилось и с нами. Осенью нас перевели в другое место.
Переход в лагерь «Красная горка»
Нас погрузили в грузовые машины и последние большой колонной двинулись. Дорога проходила через населенный пункт Киселевку, довольно длинное и большое селение. Машины растянулись длинной вереницей. Из каждого двора нас встречали заплаканные женщины и благословляли нас своими дряхлыми руками старухи.
Как тяжело было смотреть на этих несчастных женщин. У них тоже наверное, кто либо из родных мучается в советских лагерях, а может быть от истощения и переутомления оставил там свои кости.
Имея свое горе, оке оплакивают нас и наше горе.
По пыльным улицам сел. Калиновки наши машины прошли с небольшой скоростью и вышли на пересеченные оврагами сибирские степи. Свободой повеяла на нас степь, но свобода для нас неосуществима.
Поля, холмы и рвы пролетают мимо нас так быстро, что не сможешь ими полюбоваться. Ноги наши закоченели и нужно бы было их протянуть, чтобы дать возможность крови свободно циркулировать по всему телу. В грузовике так тесно, что не имеешь возможности изменить свою позу. Солнце клонится к западу. Приближается уже вечер, а скоро и настанет ночная темнота. Показавшийся вдали лес начал чернеть. С наступлением темноты показались силуэты каких то построек, а так же и высокий забор. Всмотревшись в постройки и забор, мы заметили и сторожевые вышки. Мы уже приехали «домой».
Мы с большим трудом вылезли из машин, конвоиры нас разбили по группам и распределили по землянкам-баракам. Ночь на новом месте прошла довольно тревожно. Спалось очень плохо. Мысли: что из себя представляет лагерь и есть ли какие либо условия к задуманному побегу, не давали мне покоя. Утро. Выхожу из землянки, чтобы в первую очередь познакомиться с окружающей лагерной местностью. Населенный пункт «Красная Горка» расположен на доминирующей большой возвышенности. Отсюда, как с наблюдательного пункта, видна большая площадь окружности. Перед нами открывается полная панорама гор. Прокопьевска с его окрестностями. С возвышенности ’Красной Горки» свободно можно видеть и сосчитать все те лагеря и шахты, которые находятся в окрестности города Прокопьевска.
Рано утром слышны звоны «сталинских колоколов» (подвешенные куски рельс), которые поднимают от сна лагерников для работы в шахтах. Разноголосые звоны рельс часто казалось заключенным, что в окружности нашего лагеря находится много церквей, звон колоколов которых приглашает православную паству на моление.
Наш лагерь, как и все остальные лагеря, огорожен с двух сторон очень высоким деревянным забором, а другие две стороны огорожены колючей проволокой. На каждой стороне находятся часовые вышки, на которых находились не только часовые, но, иногда, и собаки ищейки. До нашего прихода здесь жили сыны «Самурая» — военно-пленные японцы. У них не было желания совершать побеги, а потому в заграждениях было много разных отверстий, через которые свободно можно было совершить вылазку. Лагерное начальство было предупреждено сексотом, что среди заключенных есть такие, которые думают совершить побег, а потому лагерное ограждение начало спешно приводиться в надлежащий вид. Все отверстия были затянуты колючей проволокой, а трава, находящаяся вблизи заборов, была скошена. Ночью и в туманы усиливалась охрана, т. е. усиливалась бдительность за лагерем. Поэтому побег из лагеря был очень рискованным. Смельчаки начали совершать побеги с места работ.
Одного дня совершило побег три заключенных. За ними спешно была выслана погоня. Одного беглеца скоро поймали. Во время погони один конвоир провалился в дыру (заброшенное окно шахты) а два беглеца воспользовались этим случаем убежали в лес. Не прошло много времени, как опять был совершен побег.
На работе в шахт-строе три заключенных захватили лагерную машину, выскочили за ворота и были уверены, что побег удался. К их большому несчастью, при переводе скоростей, машина заглохла. Выскочили из машины и стали бежать, но силы в ногах не было и стража их настигла и поймала. Наша группа состояла из заключенных разных рабочих бригад и разных мест работы. А посему нам нужно было бежать только из лагеря. Попробовали было делать подкоп, тоже не удачно. Как будто кто то из нашей группы о наших приготовлениях к побегу сообщал лагерному начальству. Наши надежды на побег рушились. Друзья мои, вижу, начали отставать и мне пришлось искать новых смельчаков.
Лагерное начальство, встревоженное побегами заключенных, начало принимать всевозможные меры и приступило к вербовке среди заключенных сексотов, которых и до того в лагерях было достаточное количество. Во всякой рабочей бригаде их было по несколько человек. Был и со мной подобный случай, который у нас вызвал большой смех. Начальник лагерной охраны Зверев пытался было завербовать и меня в качестве сексота и осведомителя.
Позвал меня к себе в канцелярию. Дал стул и начал вести разговор. Многое им было сказано о том, что он имеет большие связи с высоким начальством и при помощи этих связей свободно сможет освободить из лагеря того заключенного, кто будет ему помогать вылавливать врагов народа. Короче говоря, быть его сексотом.
Если я соглашусь, то меня сразу же назначат бригадиром, чего я всегда избегал, а потом уже и исходатайствуют об уменьшении мне срока заключения с 25 лет на 5, как это сделали с Бирюковым.
Выслушав нач. Зверева, я ему, довольно грубо ответил, что я казачий офицер и считаю за сверх позора быть предателем и шпионить, да еще на своих же братьев офицеров. На такое позорное дело я не пойду и прошу меня навсегда оставить в покое.
Еще несколько слов об урках. Последние — большое несчастье для заключенных. Были они и в нашем лагере. К нашему большому счастью начальник лагеря полковник Алферов их презирал, а потому предоставил нам, политическим заключенным, самим расправляться с ними.
По своей старой привычке, два урчака зашло в помещение, в котором жили инвалиды. Им было известно, что многие из инвалидов получают с воли пакеты, а потому решили в их тумбочках сделать шмон (обыск). Не успели урчаки открыть третью тумбочку, как на их головы и спины посыпались, подобно граду, полочные удары.
Один из них но выдержал такой щедрой инвалидской «награды» выскочил через окно, сломав себе
