Ведь конный спорт, а еще более — НХ, тоже желают лучше понимать лошадь. Но понимать лишь как «программируемое мясо», как запредельно примитивное существо, наделенное набором очень простых и очень низменных проявлений и побуждений. Это ходячее мясо, умело используя его низменные проявления и побуждения, надо приспособить под выполнение разных нормативов, желательно с соблюдением неких приличий, игры в гуманизм и с оттенком научности.
Шеффер с его этологией — в этом смысле необыкновенно удобен.
Нигде (очень последовательно, аккуратно и осознанно) не выводя лошадь из статуса мяса, Шеффер идеологирует спорт, НХ и тому подобные «пользовательские» дисциплины, которые последнее время судорожно ищут оправдания своему существованию.
В Шеффере они это оправдание находят, ибо тот образ лошади, который этология лепит с помощью как бы научных, как бы исследовательских приемов, очень удобен для пользователя, представляя лошадь как очень примитивное, очень тупое существо, закодированное на определенный стиль поведения своей «табунной сущностью».
А «породная» лошадь «по Шефферу» — это просто прихорошенная селекцией скотина из табуна, имеющая в своей основе те же поведенческие мотивы, что и любая другая скотина. Эта мысль очень интимно растворена во всей книге, да и во всей этой странной «науке» — этологии.
Очень, кстати, в книге заметно почти обожествление разного рода «табунных», «социальных ритуалов».
Понятно, что навязчивое повторение этого рефрена позволяет окончательно «отупить» образ лошади, представить ее как безнадежно закодированную своей древней первосущностью особь, подлинная вершина счастья которой — свобода капрофагии, взаимочесалки и кропотливой тебеневки.
Логика странная.
«Социальное поведение» является «святыней лошадизма» по той причине, что оно является «социальным поведением».
Вряд ли автору пришло бы в голову обожествлять особенности социального поведения жителя какого-нибудь острова Тамбукту, где социальное поведение обуславливает восторг при наблюдении публичной дефлорации невесты с помощью каменного тотема.
А еще хорошо памятны особенности социального поведения жителей Новой Гвинеи, практиковавших людоедство.
Никому в голову не придет фетишизировать такое социальное поведение.
Но когда речь заходит о лошадях, этологами «социальное поведение» лошадей возводится в ранг святыни, ибо неисправимая первобытность и тупость лошади есть великолепное оправдание всему, что люди делают с лошадью.
Разговоры про «спортивный характер» лошади, про ее страсть к рекордам и медалям, про «партнерство» и любовь, как известно, удел первогодков, романтичных прокатчиков, лохов и одураченных журналистов.
Шеффер до этого лицемерия, разумеется, не опускается, замечая, что спортивные результаты достигаются только «достаточно жестким» обращением с лошадью (стр. 13).
Это понятно, так как обслуживает этология не любителей, а чуть более высокие уровни, где это сладенькое лицемерие уже не принято, там «не живут» ни такие мысли, ни такая фразеология.
Профи спорта, НХ, скачек, бегов и прочих забав никогда и не скрывают отношения к лошади как к «программируемому мясу», живому инвентарю, которым надо умело пользоваться, включая «все кнопки»: от болевых до тех, что регулируют поведение с помощью умения разбудить одни рефлексы и притормозить другие.
Я не буду здесь касаться очевидных и бесспорных примеров, исследований, доказательств, свидетельствующих, что лошадь — это совершенно иное существо, по сути своей неизвестное этологии с ее методами и ее взглядом.
Это и так понятно.
Лучше рассмотрим основной научный метод этологии. Рассмотрим, до какой степени он может вообще считаться «научным методом» даже в предложенном этой «наукой» контексте.
Вот здесь-то и начинаются трагические для этой науки «уязвимости», порой ставящие ее на грань чистого надувательства, а порой и уводящие за эту грань.
Приведенные в книге «Язык лошадей» и подвергнувшиеся исследованию лошадиные группы никак и ни при каких условиях нельзя считать «живущими естественно».
Для полноценности этологических исследований требовалось бы несколько десятков лет скрупулезно и тщательно наблюдать за жизнью лошадей Пржевальского, которые, несомненно, являются единственным на земле образчиком девственной «дикости и естественности». Или провести несколько лет в лошадиных сообществах кимарронов или, на самый худой конец, — мустангов, правда, постоянно делая поправку в результатах исследований на то, что и кимарроны, и мустанги не являют собой «чистый» образчик естественного поведения, так как подвергались и подвергаются воздействиям человека.
Но эти поправки не столь глобальны, некоторые выводы, имеющие право на научность, — сделать все же можно было бы.
Но! Шеффер разводит руками, сообщая, что лошади Пржевальского «находятся в постоянном бегстве от людей, поэтому не пригодны для изучения», а мустанги и кимарроны «настолько пугливы, что изучение их активного пространства может дать весьма сомнительные результаты» (стр. 20).
Посему для изучения «естественного поведения» берутся лошади, живущие абсолютно неестественной жизнью, с сильно откорректированными человеком и обстоятельствами психологией и физиологией.
По сути, если называть вещи своими именами — этология идет здесь на откровенный и грубый подлог.
Любопытно, что и тюркское слово «табун», и латинское «грегис» — это обозначение некоей искусственно созданной человеком толпы лошадей, не имеющее ничего общего с естественным образом жизни лошади.
В контекст затесывается очень распространенная ошибка, когда под словом «табун» ложно подразумевается естественно создавшееся, природное сообщество лошадей.
На самом же деле — тюркским словом «табун» (т'абюн) обозначалось собранное по монгольским становищам, согнанное с пастбищ, приготовленное для военного похода скопище лошадей. Грегис — это примерно то же самое, но в античном варианте, но тоже с неким уклоном в «накопитель», так как грегисы являлись базой для формирования кавалерийских ал и турм в эпоху императорского Рима.
Разумеется, во всех этих случаях созданное лошадиное сообщество не может считаться естественным.
Все эти «табуны», «herd», «le troupeau», «la manada» — это, по сути, некие лошадиные «коммуналки», «лошадиные зоны» разного режима. Лошади в них вполне могут существовать, но они уж никак не пригодны как материал для исследования естественного поведения.
Слишком много эта искусственность вносит психологических, физиологических, поведенческих и прочих коррективов в такое сообщество в целом, и в поведение каждой отдельной лошади.
Подлинное лошадиное сообщество — это семейное, родовое образование, созданное на основе
