географической картой, разбирал по складам Гердера, Виланда, библейские стихи <…>, читал священную историю, учил басни Крылова и разбирал по складам Телемака» (с. 120).
«Священная история», т. е. Библия, немецкие писатели — автор религиозно-дидактических сочинений К. М. Виланд и философ-просветитель, теоретик искусства И. Г. Гердер, а также философско- утопический роман француза Ф. Фенелона «Приключения Телемака» и упомянутый Гончаровым чуть ниже римский историк и поэт Корнелий Непот, которого подростком Андрей Иванович переводил на немецкий язык, как и баснописец Иван Крылов, — все это символы много- и разнонациональных культурных влияний, оказавших воздействие на формирующуюся душу Штольца.
Аналогичными были и методы его воспитания, сочетавшие в себе отдельные нормы античных спартанцев, педагогические идеи Жан-Жака Руссо, развитые в романе «Эмиль, или О воспитании» (1762), с «трудовым, практическим воспитанием» (с. 123) в семьях немецкого бюргерства. «Если мать Андрея, — отмечает Е. Краснощекова, — наряжала сына и холила его тело, то отец твердо стоял за спартанскую суровость и физическую тренировку», поощряя даже «опасные и чреватые физическим страданием отлучки сына из дома (при этом не делал снисхождения в выполнении уроков» [50]. «Элитарной изнеженности барчат» Штольц-старший противопоставил плебейскую крепость сына. «Подобно крестьянским ребятишкам, он привык бегать и в жару и в холод с непокрытой головой, носиться, пока не запыхается, обливаться потом, и он закален так же, как крестьянские дети, ему не страшнее простуда, он стал крепче, жизнерадостнее. Этот пассаж из письма Юлии (героини „Эмиля…“. — В.Н.) о ее сыне легко отнести и к гончаровскому Андрею» [51], — заключает исследовательница. Уже восьмилетним Штольц «подводил итоги безграмотным счетам крестьян, мещан и фабричных», а «четырнадцати, пятнадцати лет мальчик отправлялся частенько один, в тележке или верхом, с сумкой у седла, с поручениями от отца в город, и никогда не случалось, чтоб он забыл что-нибудь, переиначил, не доглядел, дал промах» (с. 120, 121).
Главными плодами отцовского участия в воспитании Андрея Ивановича стали навыки постоянного труда, чувство ответственности-долга перед собой и окружающими, самостоятельность во всем и твердая воля; словом, качества, едва ли не полностью исключаемые если не учебой (ведь Илюша Обломов, хоть и с грехом пополам, но обучался вместе со Штольцем в пансионе его отца), то тепличным воспитанием «барчонка» Обломова. Определенная «суровость» этих плодов компенсировалась в натуре младшего Штольца эмоциональным воздействием его матери, образованной русской дворянки с нежной душой, учившей сына «прислушиваться к задумчивым звукам Герца, певшей ему о цветах, о поэзии жизни» и мечтавшей с ним о «блестящем призвании то воина, то писателя…» (с. 123). Должно быть, заложенные матерью эстетические запросы побуждали подростка Штольца «частенько забираться» в соседний с Верхлевым княжеский «замок» с «длинными залами и галереями, темными портретами на стенах» с «тонкими голубыми глазами, волосами под пудрой, белыми <…> лицами», поведавшими Андрею «повесть о старине, не такую, какую рассказывал ему сто раз, поплевывая, за трубкой отец о жизни в Саксонии между брюквой и картофелем, между рынком и огородом…» (с. 124).
Благотворные для Штольца результаты его «синтетического» происхождения, образования и воспитания этот герой пополнил и самоформированием: после российского университета несколько лет «смиренно сидел на студенческих скамьях в Бонне, в Иене, в Эрлагене, потом выучил Европу как свое имение» (с. 143). В итоге и сложился в личность, какой не были ни его отец, ни мать, ни друг Илья Обломов, ни другие персонажи романа, исключая только Ольгу Ильинскую. Вот его обобщенный нравственно-физический портрет на их фоне, данный Гончаровым во второй части (гл. II), т. е. до любви Штольца к главной героине романа, когда для него «сфера сердечных отправлений бала еще terra incognita („неизвестная область“. — В.Н.)» (с. 129). Чиновник Судьбинский так усердствует в составлении бесконечных бумаг («Вон, посмотри, целый чемодан везу к докладу…», — сообщает он Обломову), что, по его словам, ни минуты не может «располагать собой». Циник Тарантьев «с горечью и презрением смотрел на свои настоящие занятия: <…> переписывание бумаг, <…> подшиванье дел и т. д.», предпочитая им мелочный обман и вымогательство; его «кум» и тоже чиновник Иван Мухояров будет действовать и как крупный мошенник (с. 20, 34). Штольц тоже служил, но скоро «вышел в отставку, занялся своими делами» — очевидно, творчески и честно: «Он шел твердо, бодро; жил по бюджету, стараясь тратить каждый день, как каждый рубль, с ежеминутным, никогда не дремлющим контролем издержанного времени, груда, сил души и сердца» (с. 127, 128). Робкий характером Илья Ильич боялся реальной жизни, уходя от нее в мечты и фантазии; в душе Штольца «мечте, загадочному, таинственному не было места…» (с. 128). Не уверенный в себе и в период взаимной любви с Ольгой Ильинской, Обломов терзается сомнениями, угнетающей рефлексией; Штольц «и среди увлеченья чувствовал землю под ногой и довольно силы в себе, чтоб в случае крайности рвануться и быть свободным»; «не видали, чтоб он задумывался над чем-нибудь болезненно и мучительно…» (с. 129, 130). Илья Ильич, согласно его признанию другу, «гаснул и губил силы» с женщиной по имени Мина, вероятно, дамой полусвета, увлекшей Обломова физической страстью, за которую тот, воображая себя влюбленным, «платил ей больше половины своего дохода» (с. 145). «Штольц не верил в поэзию страстей, не восхищался их бурными проявлениями и разрушительными следами, а <…> хотел видеть идеал бытия и стремлений человека в строгом понимании и отправлении жизни» (с. 129).
Обломов был «враг всякого движения по натуре своей» (Гончаров И. А. Полн. собр. соч. Т. 5. С. 100); чуждый разлада между умом и сердцем, сознанием и волей, Штольц — и это лейтмотив его нравственно-физического облика — «беспрестанно в движении» (с. 127). И в движении не суетно-тщеславного Волкова, бегающего по модным домам, как волк за добычей, и не карьериста Судьбинского, день-деньской снующего между «канцелярией» и квартирой начальника, и не фельетониста Пенкина, пишущего, «как колесо, как машина» (с. 21, 26), а в подлинном. Потому что смысл и цель движения Штольца не только не чин или власть, но и не деньги или материальное благополучие сами по себе, а деятельность, способная реализовать человека полно и целостно, во всем его творческом потенциале.
Еще в очерковой книге о своем кругосветном плавании «Фрегат „Паллада“» (отд. изд. в 1858 г.) Гончаров, делясь впечатлениями от материально процветающей буржуазной Англии, с иронией отметил: здесь «все крупно, красиво, бодро; в животных стремление к исполнению своего назначения простерто, кажется, до разумного сознания, в людях, напротив, низведено до степени животного инстинкта. Животным так внушают правила поведения, что бык как будто понимает, зачем он жиреет, а человек, напротив, старается забыть, зачем он круглый <…> день и год, и всю жизнь только и делает, что подкладывает в печь уголь или открывает и закрывает какой-то клапан» (2, с. 53). И объясняет: причина такого состояния англичан — в их узкой специализации, диктуемой промышленно-капиталистическим разделением труда. И если в этой специализации («Здесь кузнец не займется слесарным делом, оттого он первый кузнец в мире. И все так») — «причина успехов на всех путях», то в качестве личности тот же кузнец (механик, инженер) часто «жалко ограничен», так как нередко и «огромный талант» и сильный ум его целиком и полностью ушли в кузнечное (инженерное, вообще профессиональное) ремесло.
В роли какого-то из российских специалистов видел своего взрослого сына отец Андрея Штольца, потомок немецкого фермера и сам то агроном, то технолог, то учитель (с. 125) «Образован ты хорошо, — сказал он окончившему университет сыну, отсылая его по германскому обычаю из родного дома, — перед тобой все карьеры открыты; можешь служить, торговать, хоть сочинять, пожалуй, — не знаю, что ты изберешь, к чему чувствуешь больше охоты…». «Да я посмотрю, нельзя ли вдруг по всем» (с. 126), — отвечает отцу Андрей, выказывая этим совершенно нетрадиционное понимание и человеческого назначения и самого идеала человека. Ведь последний, согласно Штольцу, — и это лейтмотив уже всей его целостной индивидуальности — в том «равновесии практических сторон с тонкими потребностями духа», неустанный поиск и обретение которых и сделается смыслом и целью штольцевского «движения».
Итак, в отличие от современных автору «Обломова» англичан (или схожих с ними китайских торговцев Шанхая, изображенных в другой части «Фрегата „Паллада“»), Андрей Штольц заявлен романистом в качестве человека, буржуазно (или дворянски, крестьянски, разночински, т. е. вообще
