— На факультете, куда будет поступать Митя, система олимпиад. Проводятся эти олимпиады в течение всего учебного года. Письменные работы по математике и физике. Несколько лучших работ принимаются как вступительные экзамены. То есть школьник еще до окончания школы может быть зачислен в институт.
— Ну и при чем здесь школьный учитель?
— Говорят, у него на этом факультете все свои. А результаты олимпиадных работ проверяются только на факультете. Никто их не контролирует. Понятно?
— Поня-ятно.
— Поэтому, знаешь, лучше не делать резких движений. Дружат они с Митькой — и прекрасно! Если бы я в него влюблена была безумно, ну, тогда другое дело. А так... Я что-нибудь не так сделаю, а отыграется он на Митьке.
— Думаешь, он мстителен?
— Откуда мне знать? У меня очень ограниченный опыт общения с мужчинами. Но наши дамы говорят, что все мужчины...
— Животные! Это правда!
— Фу, Наталья! Замужняя женщина! Идеальный муж — и такие слова! Как не стыдно?! Ладно, давай-ка работать!
— А мы что делаем? — наливая вторую чашку кофе, осведомилась Наташа.
Глава двадцать первая ДОЗНАНИЕ
Из протокола допроса Серовой И. Ф. (с применением звукозаписи).
Вопрос. Ирина Федоровна, вы работаете?
Ответ. Вообще-то я на пенсии. Но подрабатываю вахтершей. То есть консьержкой по-ихнему.
Вопрос. По какому адресу вы работаете?
Ответ: Улица Таврическая, дом восемь, второй подъезд.
В о п р о с. Вы работали седьмого ноября этого года?
Ответ. Да, работала. Я уже говорила другому следователю.
В о п р о с. А мы еще раз все повторим, не возражаете? Чайку хотите?
Ответ. Нет, спасибочки.
Вопрос. Тогда продолжим...
Турецкий дружелюбно улыбнулся сидящей напротив женщине за шестьдесят с печатью вековых проблем на морщинистом лице. Она сидела на стуле как- то бочком и все время отводила глаза.
— Ирина Федоровна, в какое время вы заступаете на дежурство?
— В девять утра.
— Дежурства суточные?
— Да. До девяти утра следующего дня. Сутки через двое.
— Тяжелая работа? — посочувствовал Турецкий.
— А чего в ней тяжелого? Сиди, смотри. Конечно, весь день сиднем сидеть устаешь, да что ж делать? Деньги нужны.
— Поспать-то ночью удается?
— Нам разрешают! — испугалась Серова.
— И правильно делают! — улыбнулся Саша. — Ночью-то и жильцы в основном спят, верно?
— Да, у нас подъезд спокойный. Вечером собачники с псинами своими погуляют, и после одиннадцати, глядишь, уже тишина. Ну, и приляжешь. Только какой там сон? Топчан узкий, да и холодновато. Так, подремлешь маленько.
— М-да, вот как у нас жизнь несправедливо устроена. Человек всю жизнь отработал... И в преклонном возрасте отдыха себе позволить не может. Вы ведь всю жизнь отработали?
— Да, товарищ следователь. Сорок лет стажа.
— Кем трудились?
— Чертежницей. В конструкторском бюро. Пенсия маленькая. А у дочки двое детишек. Муж, подлец, бросил, другую нашел. Предпринимательшу с рынка. Сам торгашом стал. А ни алиментов, ни другой какой помощи... Детишек жалко, — Серова полезла за платком.
— Ну-ну, не расстраивайтесь. Как это — алиментов не платит? С этим нужно разобраться! Мы этот вопрос решим. Я свяжусь с кем нужно, позвоню вам.
— Правда? Вот спасибочки!
— Пока не за что. Давайте вернемся к седьмому ноября. Вы этот день хорошо помните?
— Так помню... Меня уж допрашивали.
— Я знаю. Но бывает ведь так, что не все сразу вспоминается, верно?
— Бывает, конечно, — женщина опять полезла за платком.
— Вас когда допрашивали?
— Да вот, десятого. Когда приезжали следователи и другие мужчины.
— Вы именно тогда узнали о смерти Новгородского?
— Да. Ужас какой!
— Вас это известие расстроило?
— Конечно! Такого приличного человека... За что? Да к тому же в мое дежурство... — она осеклась, вытерла рот. — Только я следователю всех называла. Кто к кому приходил, в какую квартиру.
— Понимаете, получается, что кто-то все же прошел мимо вас. О ком-то вы забыли. Потому что все, кто были вами названы, они к убийству отношения не имеют. Все, кроме одного: Олега Мостового.
— Как? — всплеснула руками женщина. — Олеж- ка? Этого быть не может! Такой мальчик хороший!
— Получается, что может. Есть ряд серьезных улик, которые против него, понимаете? Если в квартиру Новгородского не входил кто-то, кого вы не заметили, то Олегу светит большой срок, понимаете?
— Гос-с-поди, как же Елизавета Яковлевна? Она ж его обожает. Она же не переживет.
— Не переживет, — согласился Турецкий.
Женщина заерзала на стуле, лицо ее изображало
смятение чувств.
— Этот следователь, что до вас допрашивал, он напугал меня до смерти!
— Чем же? — удивился Саша.
— Ну, грозный такой! И все про ответственность. Мол, если что скрыли, вас посадят!
— Ну, это вы не так его поняли. Вы же могли просто не вспомнить сразу все и всех. Это нормальная реакция на стресс. Вы только что узнали о смерти знакомого вам человека, конечно, вы ошарашены, расстроены. А потом, даже если что-то еще вспомнили, испугались, что вас обвинят в халатности... Что, мол, по вашей вине преступник прошел в подъезд. Ну, правильно? Испугались?
— Боялась, — тихо ответила Серова.
— И напрасно! Никто ни в чем вас обвинять не собирается. Напротив: спасибо скажем и в ноги поклонимся, если что-то припомните. Ведь жалко же мальчишку! Сядет лет на пятнадцать, а то и больше. И все — считайте, нет человека. Потому что, даже если он и доживет до свободы, это будет совсем другая особь... И Елизавета Яковлевна закончит свою жизнь с вечной болью за внука... Ну как, Ирина Федоровна, можете еще что-нибудь добавить к прежним показаниям?
— Да. Только я не знаю... Разве такие преступники бывают?
— Какие? — как бы небрежно спросил Турецкий.
— В общем, тогда, седьмого ноября, где-то в половину четвертого дня, дочка привела ко мне внучек. Ей-то самой нужно было в магазин сбегать, а девочек одних мы не оставляем — им по четыре
