кассету в нагрудный карман. А то бы меня нашпиговали свинцом, как куропатку.
Меркулов задумчиво поскреб пальцами подбородок.
— Н-да… Действительно, мистика. Ладно, Саня, не переживай, отдадим экспертам — склеят. Возможно, все не так страшно, как кажется на первый взгляд.
— А может, еще страшнее, — угрюмо добавил Турецкий.
— Есть предположения, кто это мог быть?
— Полагаю, что это банда, на которую работал Данилов. Они за эту пленку к черту на рога полезут.
— Так ты успел ее прослушать?
— Немного. Потом началась пальба.
— И что на ней?
Турецкий нахмурился:
— Я слышал только Кожухова. Человека, к которому он обращался, звали Алексей. Что-то насчет того, что нужно свалить Панина при помощи слива компромата, и про то, что Панин очень силен.
— Не густо, — вздохнул Меркулов. — Алексей, Алексей… — раздумчиво сказал он и посмотрел на Турецкого: — Лобанов?
— Может быть.
— Ты уже говорил с Шаховским?
— Нет. Никак не могу с ним связаться. Похоже, парень меня просто динамит. Если не свяжется со мной сегодня, придется обратиться к Славке Грязнову.
— Хочешь, чтобы Грязнов вычислил Шаховского по его мобильнику?
— Да… Если ты санкционируешь.
По лицу Меркулова пробежала тень.
— Ладно. Пиши официальное требование и звони своему Грязнову.
— Спасибо, Константин Дмитриевич, — с чувством произнес Турецкий.
— Не за что, — ответствовал Меркулов и со вздохом добавил: — Ты из меня веревки вьешь.
Турецкий уже взялся за ручку двери, когда Меркулов окликнул его:
— Да, Сань, я звонил Генриху… Скажи, Данилов в своем монологе ничего не говорил об «Университетском проспекте»?
Турецкий отпустил ручку двери и уставился на Меркулова:
— О чем?
— Вернись, расскажу.
Турецкий вновь уселся на стул.
— Лет тридцать назад, — начал Меркулов, — студенты МГУ организовали что-то вроде тайного общества и назвали его «Университетский проспект». Как и полагается, они поклялись друг другу в вечной верности. Прошли годы, пацаны выросли и стали большими начальниками. Не все, конечно, но многие. Так вот, Саня, Генрих сказал, что Лобанов был главой этого общества, а Шаховской — его правой рукой.
Турецкий присвистнул:
— Вот это да! Кстати, я сейчас припоминаю, что и Данилов говорил о чем-то подобном. Сейчас, подожди, вспомню получше… — Турецкий нахмурил лоб. — Он сказал: «Вся эта московская шпана… масоны недоделанные». Да, именно так.
— Ну, вот тебе и связь. Кстати, знаешь, кто еще входил в это общество чуть ли не со дня его основания?
— Кто?
— Министр печати Георгий Полянин.
— Завертелась машинка, — вздохнул Турецкий. — Ты узнавал, кто этим делом занимается в ФСБ?
— Дело засекречено, Саня. Но оно, конечно, есть. Завтра утром я встречаюсь с одним важным чином из центрального аппарата ФСБ. Обещаю тебе, что вытряхну из него все, что он знает, чего бы мне это ни стоило.
— Надеюсь, — с ухмылкой сказал Турецкий. — Только не тряси его слишком сильно, а то столько дерьма натрясешь, что вовек не отмоешься.
— Да уж, — кивнул Меркулов, — чего-чего, а этого добра в них действительно много.
В кармане у Турецкого затрезвонил телефон.
— Да… Здравствуйте… Кто?.. Да, хотел… Разумеется. Жду вас у себя-в кабинете. Знаете, как добраться?.. Отлично… Чем раньше, тем лучше.
Турецкий отключил телефон и с усмешкой в глазах глянул на Меркулова:
— Господин Шаховской едет ко мне.
7
Лев Иосифович Шаховской был невысокого роста, однако строен и очень элегантен. Две большие залысины на лбу, а также внимательные, умные и быстрые глаза придавали ему сходство с ученым. Он сидел напротив Турецкого с легкой усмешкой на пухлых губах и мял в руках сигарету.
— Курите, не стесняйтесь, — разрешил Турецкий.
— Да нет, благодарю. Я недавно бросил. Теперь вот ношу с собой; чтобы снимать напряжение. Помнешь этак сигаретку в пальцах, понюхаешь ее — и вроде как покурил.
— А по-моему, наоборот — лишнее искушение. Нет их под рукой, так и не хочется. А когда постоянно таскаешь…
— Вы так думаете? — Шаховской засмеялся: — Может быть, может быть… Но мне нравится преодолевать искушение. Пока я на это способен — я все еще могу себя уважать.
Он поднес сигарету к длинному носу, понюхал ее, затем Опустил руку и взглянул на Турецкого:
— А что у вас с лицом, Александр Борисович? Вы что, попали в аварию?
— Порезался, когда брился, — холодно ответил Турецкий.
— Нужно быть осторожнее, — назидательно сказал банкир. — Если простые бритвы приносят нам столько неприятностей, что же говорить о более серьезных и опасных вещах. — Шаховской закинул ногу на ногу и сложил руки на остром колене. — Итак, уважаемый Александр Борисович, вы искали встречи со мной. Я приехал. О чем вы хотели со мной побеседовать?
— Лев Иосифович, расскажите мне об «Университетском проспекте».
— О чем, о чем? О «проспекте»? — Шаховской удивленно улыбнулся: — А что о нем рассказывать? Когда-то, лет тридцать назад, мы были глупыми мальчишками, студентами, а мальчишки любят играть в тайны. Однажды мы приехали из стройотряда, где сильно подружились, ну и решили продолжить дружбу в Москве. А поскольку в те времена еще не было всех этих танцевальных клубов, кафешек и прочих мест проведения досуга, то мы решили собираться друг у друга на квартирах. Вот, собственно, и все.
— То есть… вы собирались «на квартирах», чтобы провести досуг?
Шаховской кивнул:
— Разумеется. Зачем же еще?
— И что подразумевалось под этим «досугом»?
— Ну… — Шаховской пожал плечами: — Я уже толком и не помню. Вероятно, портвейн, танцы, беседы о литературе… Чем в то время занималась вся молодежь?
Турецкий усмехнулся:
— Ясно. — Он достал из кармана сигареты и с иронией посмотрел на банкира: — Вы не возражаете, если я предоставлю вам случай побороться с самим собой?
— Курите, курите, — с улыбкой ответил Шаховской. — Я же говорю, меня это нисколько не смутит.
Банкир посмотрел, как Турецкий закуривает, и спросил:
