— Пила, а что толку? — ответила Асет. — Сначала после него хорошо, а потом — когда душа протрезвеет и в тело вернется — от всего тошнит. Разве сама не знаешь?
— Так, Асет… — Маклюда нахмурилась. — Я больше не хочу продолжать этот ненужный разговор. Живо спускайся с печки и иди к столу. У нас времени в обрез.
— У тебя-то его много, — с грустной усмешкой сказала Асет. — А вот у меня… Ладно, сейчас «спущусь. Только ты отвернись, мне надо одеться.
— Одеться? — Маклюда насмешливо подняла брови. — Ты что, королева Англии? Или думаешь, я никогда не видела женского белья?
— Белье, может, и видела, а вот все остальное… Хотя какая теперь разница.
Асет выбралась из-под одеяла, повернулась и поставила ногу на ступеньку.
— Ох! — изумленно охнула Маклюда и прижала ладони к щекам. — Ты что же это вытворяешь?
Тем временем Асет спустилась вниз и повернулась к Маклюде лицом.
— А что такого? — равнодушно спросила она.
— Ты ведь совсем голая! — заорала Маклюда.
— Ну голая, — столь же равнодушно согласилась Асет (она и впрямь стояла перед Маклюдой в чем мать родила). — А какая разница? И вообще, я больше не Асет, а журналистка Катя Иванова. Кстати, ты забыла перекрасить мне волосы.
— Я привезла парик, — машинально отозвалась Маклюда, по-прежнему с возмущением и презрением глядя на голую Асет. — Почему ты спала голая?
Асет усмехнулась:
— Хочешь знать почему? Потому что я напилась твоего сока, и мне стало хорошо. Так хорошо, как никогда еще не было. И я вспомнила одного мужчину…
При слове «мужчина» зрачки Маклюды сузились.
— Мужчину, — с вызовом повторила Асет. — И мне было приятно про него думать перед сном. Ты хочешь, чтобы я продолжала?
Маклюда грозно сдвинула брови.
— Нет! — сказала она. — Хватит рассказывать. Лучше возьми платье и оденься. Смотреть на тебя стыдно.
Асет пожала плечами и подошла к стулу, на спинке которого висела ее одежда. Одевалась она медленно и лениво, словно и впрямь была королевой, не привыкшей одеваться сама. Маклюда по-прежнему пристально на нее смотрела, словно пыталась разгадать, что на уме у этой сумасшедшей девчонки.
Еще несколько дней назад Асет сжалась бы в комочек под суровым взглядом Маклюды, но теперь ей было абсолютно все равно, что скажет, что подумает или даже что сделает Маклюда.
За минувшие сутки в душе Асет произошли такие изменения, после которых человек не может оставаться прежним. Асет сознавала, что ведет себя необычно (и необычно в первую очередь для себя самой), но ничего не могла с этим поделать. Больше того, ей и не хотелось ничего делать. Асет ожидала страх, тревогу, ужас, но на нее вдруг навалилась чудовищная апатия.
— Пошевеливайся скорее, — поторопила ее Маклюда. — А то останешься без завтрака. А перед едой выпей сока.
— Там же ничего нет, — сказала Асет, лениво кивнув на пустую бутылку.
Маклюда заставила себя улыбнуться:
— Ничего, подруга. Я привезла тебе новый, еще вкуснее прежнего!
— Предусмотрительная, — с ироничной усмешкой прошептала Асет.
— Что ты сказала? — прищурилась Маклюда.
— Ничего. Доставай еду. Я буду есть.
Ела Асет с каким-то мрачным упоением, словно от каждого съеденного кусочка зависела вся ее последующая жизнь (на этом или на том свете). Сначала она съела булочки, запивая их кефиром (от сока Асет пока отказалась, объяснив Маклюде, что ей все еще дурно после вчерашней дозы). Потом вареные говяжьи сосиски. За сосисками последовал бутерброд с сыром.
Маклюда смотрела на это пиршество с удивлением.
— Надо же, — покачала она головой, когда Асет взялась за яблоки, — те, кто приезжал до тебя, не могли есть в утро перед операцией. Их мутило от одной только мысли о еде. Приходилось впихивать буквально силой. Кстати, Султан сказал, что ты сама назвала эту операцию. Это правда?
— Да, — сказала Асет, машинально, как робот, работая челюстями.
— И как ты ее назвала?
— Операция «Магомет».
— Это в честь твоего погибшего брата?
— Угу.
Маклюда замолчала. Она больше не знала, о чем можно спросить эту ненормальную девчонку, которая так изменилась со вчерашнего дня, словно перед Маклюдой сидел другой человек.
Неожиданно Асет закашлялась. Она вскочила со стула и, выпучив глаза, бросилась к помойному ведру. Там ее шумно вырвало.
«Ну теперь-то хоть понятно», — с ухмылкой подумала Маклюда. Наглость девчонки, так же как ее нечеловеческий аппетит, были неосознанным порождением страха смерти, разъедающего душу изнутри. До сих пор Асет действовала словно в трансе. Но сейчас страх выполз наружу, и Асет дала себе волю. Она упала перед ведром на колени и расплакалась, обливаясь слезами и громко всхлипывая.
«Похоже, с ней будет еще больше возни, чем я думала», — нахмурилась Маклюда. А вслух сказала:
— Успокойся, подруга! — Она встала со стула, налила в стакан сока и принесла стакан Асет. — А ну выпей! — приказала Маклюда.
Асет, не переставая плакать, закрутила головой.
— Выпей, я сказала! — прикрикнула на нее Маклюда.
Асет подняла руку и слабо оттолкнула от себя стакан с соком. Маклюда оскалила рот в злобной усмешке и коротко, почти не замахиваясь, ударила Асет ладонью по щеке. Голова девушки резко дернулась в сторону. На мгновение, ошеломленная, она перестала плакать, но затем зарыдала с новой силой.
— Пей! — заорала Маклюда. Она поднесла стакан к лицу девушки и силой вставила край стакана Асет в зубы: — Пей!
И Асет стала пить. Постепенно всхлипы ее становились все тише и тише. Наконец она успокоилась совсем. Губы Асет раздвинулись в улыбке.
— Спасибо, Маклюда, — пролепетала она. — Извини, что я разрыдалась как последняя дура.
— Ничего, бывает.
— И извини, что меня вырвало. Я сейчас все уберу.
— Не надо, — остановила ее Маклюда. — У нас совсем не остается времени. Хочешь еще глоток?
Асет икнула:
— Да. — Она вновь приникла к стакану и выпила его до дна.
— Ну вот, — удовлетворенно кивнула Маклюда. — Теперь иди умывайся, а потом переоденешься и наденешь парик. Будешь журналисткой Ивановой!
Маклюда запрокинула голову и облегченно рассмеялась.
8
Место, где они остановились, было красивым и странным. Здесь, как и везде в Москве, было множество машин, но зато люди все были молодые и красивые. Девушки с белыми волосами, в белых брюках, парни в красивых свитерах и синих джинсах. Они все весело смеялись и о чем-то друг другу рассказывали. Одни ели мороженое, другие пили пиво из красивых бутылок. И все они шли к серой
