Турецкий провел еще одну малоприятную беседу с Ольгой Мелешко. Она подтвердила, что ее брат в частной жизни старался соблюдать инкогнито. С тех пор как примерно два с половиной года назад его лицо стало известно телевизионщикам, он чувствовал себя не очень комфортно. Так что это было вполне объяснимо — почему и как он оказался на Октябрьском Поле. Другой вопрос — от кого он прятался? — оставался открытым.
Судя по вещам, которые были у Мелешко с собой — предметы гигиены, небольшая смена одежды, газеты, — он находился там не менее десяти дней. Правда, соседи по лестничной клетке его присутствия не заметили. Впрочем, они слышали, что рано утром и поздно вечером двери открываются и закрываются. Но был ли это сам Мелешко, приходили ли к нему гости — также прояснить не удалось.
Алиби Мостовского было проверено и перепроверено — он не выезжал из Красной Пахры уже неделю. Мостовского отвезли назад и взяли под негласное наблюдение, но интуиция подсказывала Турецкому, что он тут ни при чем. Его изумление, когда он узнал о гибели Мелешко, было неподдельным.
Впрочем, говорить об алиби, наверно, вообще было преждевременно, потому что пока у Турецкого не было никаких доказательств того, что Мелешко умер не своей смертью. Турецкий в этом не сомневался, но Студень ответа не давал.
Вечером, уже дома, Александр Борисович, обнаружил, что с ним случилась большая неприятность. Поэтому все разговоры домашних он не воспринимал.
Жена позвала из комнаты, где смотрела телевизор:
— Саша, ты слышал, военного какого-то подстрелили…
— Ира, мне не до того сейчас, — отмахнулся Турецкий.
Вид у него был хмурый, выражение лица даже немного скорбное. Жена, кажется, обиделась, но ничего не сказала.
— Па, что случилось? — поинтересовалась Нинка.
Турецкий молча обувался в передней.
Вслед за дочерью туда вышла и жена.
— Может, все-таки объяснишь, куда ты собрался?
Но Турецкий так ничего и не сказал. Выйдя из квартиры, он отправился на Большую Дмитровку, где сразу же пошел в кабинет к заместителю генпрокурора. Меркулов сидел за столом, весь погруженный в какие-то бумаги. Было уже девять вечера, но им обоим не раз случалось и ночевать на работе.
— Костя, у меня проблема, — без обиняков сказал Александр Борисович. — Я пистолет потерял.
Меркулов поднял голову от своих бумаг и внимательно посмотрел на друга и подчиненного.
— Потерял или украли?
— Не знаю. Вчера был, сегодня нет.
— Ты им пользовался в последнее время? — спросил Меркулов.
— Еще как, — вздохнул Турецкий.
— А за последние сутки?
Турецкий кивнул.
— Это плохо, — коротко сказал Меркулов.
И все — ни где, ни при каких обстоятельствах. Турецкий удивился.
— Костя, — повторил он, — ты понял, что я тебе сказал?
— Еще бы, — отозвался Меркулов.
Тогда Турецкий махнул рукой на конфиденциальность, которой его стращал президент, и в общих чертах рассказал Константину Дмитриевичу, куда и зачем он ездил.
Меркулов покивал — снова не слишком удивляясь. И протянул Турецкому какую-то газету.
— Ты просто почтальон. Все газетки мне подсовываешь. Зачем она мне?
— Читай давай, — хмуро предложил Меркулов.
Турецкий пожал плечами и прочитал указанное место:
«Вчера вечером в Тверской области убит заместитель командующего Дальней (стратегической) авиации ВВС РФ генерал-майор Виктор Седых. Об этом сообщили источники в правоохранительных органах Тверской области. По их данным, автомобиль «Волга», в котором находился генерал-майор Седых, был обстрелян из автоматического оружия вчера вечером около 21.30 у населенного пункта Конаково. В результате Седых и водитель автомашины от полученных ранений скончались на месте. Второй пассажир находится в реанимации. По предварительным данным правоохранительных органов, автомобиль был обстрелян из автомата Калашникова и пистолета отечественного производства».
Турецкий нахмурился:
— Ну и дела… Мне жена сегодня пыталась об этом рассказать, а я ничего слышать не хотел, все думал, где оружие посеял. Теперь-то, кажется, ясно… Подстава, Костя? Или нет? — Турецкий с надеждой посмотрел на Меркулова.
