физиономии. Отекшие и словно распаренные после хорошей бани, они свидетельствовали о том, что оба наверняка беспрерывно пили, а если и останавливались, то лишь для того, чтобы доползти до магазина.
Ну а что им было «делать? Деньги получили, не поскупился, наверное, хозяин, когда они выполнили для него грязную работу.
Судя по их усталым, заметно скучающим взглядам, они, скорее всего, уже забыли об опасности, а может, и вообще не думали о ней. Перебросились какими-то репликами, потом оба уставились на стенд с мерцающими точками вылетающих самолетов. Нашли свой указатель, повертели головами и как-то покорно отправились в левый отсек, где должны были с минуты на минуту объявить начало регистрации.
Народу в зале было много. Причем, наверное, и улетающих, и провожающих тоже. Вечерние самолеты шли густо. Брать преступников в такой толчее было опасно, тем более что перед регистрацией они обязательно постараются проявить особую осторожность. А потом мало ли какие у них намерения? Может, у них за пазухами модное нынче у террористов пластмассовое оружие? Начнут палить во все стороны, мало не покажется.
Решили пропустить их к паспортному контролю, когда они сдадут свои вещи. А там, где сидят погранцы, там даже люди в военной форме — никого не настораживают.
Вот первым прошел высокий Барышников. Таможенник протянул ему его билет, бирку на чемодан, загранпаспорт и показал нетерпеливым жестом, чтобы тот не стоял, не ждал, а проходил дальше, к паспортному контролю.
А с Алымовым таможенник потянул. Попросил его раскрыть рюкзак, залез внутрь рукой, пошарил там, потом осмотрел наружные карманы и разрешил закрыть его. И только после этого принялся рассматривать документы. И когда он наконец закончил свою работу, кивнул рабочему, чтобы тот повесил на рюкзак бирку, и отдал документы Алымову, Барышников уже прошел паспортный контроль и ожидал приятеля по ту сторону «границы».
Не повезло Алымову. Сержанту пограничнику что-то не понравилось в его паспорте, и он, кивнув Алымову, чтобы подождал, снял телефонную трубку и что-то сказал в нее. Подошел капитан с зелеными кантами на погонах, тоже посмотрел паспорт и рукой позвал Алымова выйти к нему.
Явно встревоженный Барышников застыл в стороне. Но капитан был спокоен. Он снова махнул рукой Алымову, приглашая пройти в соседнее помещение, закрытое от посторонних глаз матовыми стеклами.
— Что такое? — хриплым от волнения, а может, и от долгих возлияний голосом спросил Алымов.
— Да подпись у вас на паспорте нечеткая. Сейчас я вам дам листок бумаги, и вы поставите парочку автографов, мы и сравним. Ничего страшного, — с усмешкой успокоил капитан и первым вошел в помещение.
Настороженный Алымов с сомнением посмотрел на свою правую руку, напоминающую, скорее, клешню, словно-раздумывая, сумеет ли он сейчас ею изобразить свой автограф. Потом перевел взгляд на капитана, но ни в интонации его, ни в поведении не увидел опасности для себя и двинулся следом, недоумевая, что за проблемы появились вдруг с паспортом — ведь до сих пор все было в порядке, никаких претензий. А, черт их знает!
Взяли их практически одновременно.
Пока Барышников, приоткрыв рот, наблюдал за Алымовым, уходящим за капитаном, к нему подошли двое оперативников МУРа и крепко взяли с двух сторон за руки. Барышников и моргнуть не успел, как на его запястьях щелкнули браслеты наручников. Он резко дернулся — силен все-таки был, но и оперативники были готовы к сопротивлению.
Алымова взяли тем же способом, но только за закрытой дверью, едва он вошел в помещение.
И если Барышникову ничего объяснять не потребовалось, он и сам мгновенно все усек, то Алымов поднял истошный крик. Он грязно матерился, кидался из стороны в сторону, валился на пол, стараясь вырваться, пытался сбить оперативников ударами ног, пока один из них, изловчившись, не ткнул ему кулаком в солнечное сплетение. Алымов, всхлипнув, словно задохнулся и повис на собственных растянутых в стороны руках. Вот тогда его посадили на стул, а руки завели за спинку стула и снова схватили наручниками.
— Сергей Александрович Алымов? — деловито спросил, входя в комнату, подполковник Саватеев.
— Он это, — кивнул один из оперативников.
— Вам известно, что вы объявлены в федеральный розыск в связи с обвинением в убийствах?
— Не известно, и я никого не убивал.
— Ну, это вы расскажете следователю в вашем родном городе, куда вас немедленно этапируют… Принесите сюда его вещи. Посмотрим, с чем он кинулся в бега. А где это вы больше недели мотались, гражданин Алымов? Мы ведь вас давно здесь ждем. Где вы были так долго?
Но Алымов молчал и, глядя в пол, напряженно сопел.
— Мне-то, в общем, все равно. Небось у девок каких-нибудь? Ну а что, вы ж человек неженатый, правда, говорят, что вроде невеста имелась. Ваш начальник, полковник Медведев, об этом следователю говорил. Но все равно. А вот ваш приятель-подельник куда от семьи-то подался?.. Молчите? Ладно, он сам расскажет.
Пришел оперативник с вещевым мешком-рюкзачком в руках.
— Покопайтесь там, — сказал Саватеев, — а я схожу к его приятелю, может, тот будет разговорчивей…
Барышников, сидевший в той же позе, что и Алымов, но только в другом помещении, безучастно смотрел, как в его раскрытом чемодане, вытаскивая и перетряхивая каждую вещь, копается, судя по повадкам, явный оперативный работник. Устало посмотрев на вошедшего подполковника милиции, он задал единственный вопрос:
— Что со мной будет?
— Ничего хорошего, уж это точно! — весело ответил Саватеев. — А вот степень плохого зависит только от вас самого. Будете упираться, Борис Николаевич, намотаете на всю катушку. Захотите помочь следствию, я думаю, сможете рассчитывать на какое-то смягчение наказания. Но это я так, в принципе вы ж понимаете… Столько трупов вам никакой суд не спустит.
— Да нет на мне трупов! — растерянно возразил Барышников.
— Как знаете. Судя по тем показаниям, что уже дали ваши подельники — Орехов, Лютиков, Старостенко и Русиев, не менее шести. Ну и плюс уничтожение трупов в карьерах.
— Нашли?.. — вздрогнул Барышников.
Николай Саватеев с насмешливым видом молча смотрел на него. Он-то оперировал теми фактами, которыми его снабдил Вячеслав Иванович, указавший, на что именно надо бить в первую очередь. И по глазам арестованного Николай увидел, что попал, как говорится, в самую точку. Похоже, как раз этого обвинения в свой адрес больше всего боялся Барышников.
— А если я расскажу, как все было?
— Рассчитываете на явку с повинной? — усмехнулся Саватеев. — Ну что ж, раз имеете такое желание, мы возражать не будем, у вас есть такое право. Сейчас мы дадим вам ручку с бумагой и — пишите себе, вымаливайте у судей снисхождение. Принесите ему то, что он просит! — приказал Саватеев оперативнику. — И руку отстегните, чтоб мог писать… Да, еще учтите, что в вашу пользу окажется и тот факт, что при аресте вы, в отличие от вашего подельника, не оказали сопротивления органам милиции. Вовремя сообразили, правильно. Об этом я лично доложу в рапорте о вашем задержании.
И он вышел из помещения, чтобы позвонить Вячеславу Ивановичу и доложить об успешном завершении операции.
Обрадованный Грязнов горячо поблагодарил своего еще недавнего помощника и попросил только об одном одолжении — временно оставить обоих арестованных в Москве. У него отчетливо стояла перед глазами картина падающего на трап Игната. И он понимал, что организаторы убийств теперь, когда на карту поставлена их жизнь, ни перед чем не остановятся. Они найдут способ убрать любого, опасного им свидетеля.
Ведь что, в сущности, получается? У прокуратуры в лице Александра Борисовича нет твердых
