Она взяла открытую коробку ассорти и протянула Канарейкину. Ваня вытащил изо рта надкушенную конфету и вложил ее в ячейку.
Канарейкин непонимающе смотрел на коробку, которую держал в руках.
— Какие подарки? Господи, да я вам… квартиру, дачу мою возьмите!
Все растерялись от этого возмутительного предложения. Все, кроме Пети.
— Берем! — сказал он.
И получил очередную оплеуху от сестры, а родители в очередной раз вскричали:
— Петька!
— Молодое поколение выбирает, — заметил Родион.
— Вы поймите! — быстро заговорил Канарейкин. — Я кабинетный человек… Изобретательство — дело тихое и для избранных. Эдисон! — вдруг сморщился и брезгливо скривился он. — Ну что он придумал? Лампочку накаливания? Да наш Яблочков к тому времени уже несколько лет бился, чтобы в России производство этих лампочек наладить. Эдисон был гениальным организатором и монополистом, на него трудился огромный штат талантливых изобретателей!
— Об Эдисоне поговорим в следующий раз, — прервал Володя. — Петр Сергеевич! Вы, не побоюсь комплиментов, очень способный инженер. Зачем вам эта уголовщина?
— Не все так просто! — воскликнул Канарейкин. — Мои патенты в основном мне не принадлежат.
— Вы их переуступали, продавали лицензии, длительные и временные? — быстро спрашивала Лена.
Канарейкин покорно кивнул. Лена объяснила присутствующим, что изобретатель и владелец патента часто не одно и то же лицо.
Присутствующие по-прежнему мало понимали. Но Родион толкнул жену в бок — записывай, сюжетец детективный. Алла достала блокнот и принялась стенографировать. Навыки стенографии она приобрела в те времена, когда пыталась «главненькое» писать с устной надиктовки.
— Кто владеет вашими патентами? — спросил Володя.
— Емельянов Юрий Александрович, — быстро ответил Канарейкин, — и программа «Российские эдисоны».
— Все равно! Не схватываю! — развел руками Володя. — Генка! Емельянов — это Позвоночник, помнишь? Теперь он на фонде сидит и без адвокатов на улицу не выходит.
— Да! — откликнулся Геннадий. — Позвоночник… он слова порядочного не стоил и стоить не может! Ребята! Не надо уходить вглубь, когда есть вширь! Всем известно, что от патента до прибыли долгий путь и одни убытки. Можно изобрести двигатель внутреннего сгорания на солнечной энергии, но гораздо сложнее найти тех, кто станет его производить. В чем корысть?
— Кроме дросселей для ламп дневного освещения, — сказал Володя, — я не нашел ни одного вашего, или условно вашего, изобретения, внедренного в промышленности за последние два года.
— Благодарю за высокую оценку моего… так сказать, потенциала. — Канарейкин сцепил пальцы в замок и потряс ими в воздухе. — Мне также приятно оказаться в кругу людей, позволю себе нескромность, объединенных техническим образованием. Ведь все очень просто! — Он снова плаксиво сморщился. — Это очень большие деньги. Но не мои! Я по таксе уступал, поверьте, не бог весть какой.
Он немного помялся, как человек, который не решается на откровенность, посмотрел на Лену.
— Смелее! — сказала она. — Здесь все свои.
— Большие деньги, — повторил Канарейкин. — Вот на Украине был недавно скандал. Одна фирма завладела патентом на «способ вибрационного контроля машин», не бог весть какая эврика, но в нефтяной промышленности весьма и весьма… Понимаете, патент может купить государство, если, конечно, имеются каналы влияния. Украинское правительство отвалило почти сто миллионов долларов, если из гривен перевести… Или еще… Какое-нибудь предприятие вроде ярославского хлебозавода заключает с фондом изобретений контракт на использование патентов «способов получения хлебобулочных, макаронных и мучных изделий», платит ежемесячно фиктивные многомиллионные вознаграждения изобретателям, от налогов эти суммы уводит… Но я! Я к этому не причастен! Только теоретически! Только на первичном этапе!
— Да! — вдруг подал голос Ваня. — Кто снимает и кто пленку проявляет — разная ответственность.
— Простите! — подался вперед Родион. — Э-э-э… Петр Сергеевич, правильно? Не могли бы уточнить некоторые детали?
— Еще лучше — начать сначала, — сказала Алла, не отрывая глаз от блокнота.
— Всем интересно! — заверила Настя, которой интересно вовсе не было, но если дядя Родион так разгорячился!
Володя, пока Канарейкин начинал сначала, ушмыгнул на кухню, где был телефон, и позвонил Егору Иванову.
— Слушай! — возбужденно заговорил Володя. — Тут такая петрушка! Ворованные идеи — чепуха, мелочь, дорожки ведут далеко и высоко!
Он пересказал Егору информацию Канарейкина. Следователь не только не обрадовался новым данным, не только не попытался ввернуть какую-нибудь байку или анекдот, но даже разозлился и повысил голос:
— Я же вас просил! Кто вас просил? Хотите под программу защиты свидетелей? Обеспечу! Тебе тут не Америка! Знаешь, где я тебе программу устрою? В тюрьме! Эх, рано тебя выпустили! Кстати, вы с Леной будете сидеть в разных изоляторах и даже перестукиваться не сможете. Куда вы лезете?! Пироги должен точать сапожник, то есть пирожник. Вовка! Я тебя как человека прошу!
— Значит, ты все это знал? — сделал вывод Володя.
— Вопрос, откуда ты знаешь?
— От верблюда! Верблюд, он же Канарейкин, сидит у меня дома и исповедуется. — Володя прислушался. — Вот уже закончил про детские годы и перешел к отрочеству.
— Почему у тебя? — удивился Егор. — В общем, так! Пусть Канарейкин завтра придет ко мне в одиннадцать, нет, в двенадцать. И принесет подробное чистосердечное признание. Лучше — в трех экземплярах. У нас опять в ксероксе чернила кончились. Вот жизнь! Чернила раньше квартала заканчиваются. Володя! Дай мне крепкое мужское слово, что самодеятельности разводить не будешь!
— Может, мне Лену с детьми к родителям в Сибирь отправить? — разволновался Володя.
— В Сибирь мы всегда успеем. Пока! Ты слово дал! — напомнил Егор и отключился.
Володя вернулся в гостиную. Канарейкин рассказывал о своих первых изобретениях, сделанных тридцать лет назад. В качестве референтного лица, к которому обращал пламенную речь, Канарейкин выбрал Милу, юриста-нотариуса. И очень нервировал Гену, провоцировал на ядовитые вопросы и уточнения. Алла прилежно стенографировала и просила по буквам медленно диктовать технические термины.
Иван Лобов крутился вокруг изобретателя и делал снимки. Канарейкин вздрагивал от вспышек фотокамеры.
— Вот, возьмите. — Володя протянул Канарейкину листок. — Здесь фамилия, имя, отчество, рабочий телефон и адрес следователя. Он ждет вас завтра в двенадцать с чистосердечным признанием в трех экземплярах.
— В трех разных? — опешил изобретатель.
— Просто копии, — успокоил Володя и не стал говорить, какие материальные трудности испытывают органы правопорядка.
Володин жест настолько походил на блатное протежирование — мол, следователь у нас свой, карманный, что все опешили. Только Канарейкин возликовал:
— Я скажу, что от вас, да? Огромное спасибо! Елена Викторовна! По гроб жизни!
Он до выхода рассыпался в благодарностях, и Лена с Володей испытывали неловкость людей, которые только сказали, где анализы сдают, а вовсе не обещали хороший результат.
— Дядя Родион! — Насте хотелось поучаствовать в творческом процессе писателя. — Ведь это
