зажимать. Если до свадьбы будешь с кем-нибудь целоваться, заболеешь страшной болезнью, все внутри сгниет.
К Лене мальчики не лезли. Она была отличницей, председателем совета пионерской дружины — вроде школьной священной коровы. А за Люсей Васильковой мальчишки охотились: норовили мимоходом ущипнуть за попу, дернуть за косички или затащить на чердак, чтобы потискать. Лена немного завидовала популярности Васильковой. Люся, наверное, целовалась с мальчиками, но не похоже, чтобы сгнивала внутри.
Когда Лена подросла, училась в последних классах, бабушка сменила пластинку. Теперь она говорила, что хорошие парни робкие, побоятся подойти к симпатичной девушке. А вокруг Лены будут виться развязные нахалы, у которых хорошо подвешены языки, а совести кот наплакал. Бабушка оказалась права.
Школу Лена окончила с разбитым сердцем и комплексом большой вины. У Тани, лучшей подруги и одноклассницы Лены, был роман с парнем по имени Коля, студентом техникума. Они часто проводили время втроем: ходили в кино, на танцы, слушали музыку дома или просто гуляли. А потом выяснилось, что Коля влюблен не в подругу, а в Лену. Набрался мужества и сообщил об этом девушкам, прямо и честно, то есть очень болезненно для обеих.
Они сидели на лавочке, обсуждали только что увиденный фильм, и Коля вдруг заявил:
— Таня, извини, но я очень люблю Лену.
— Как это «любишь»? — растерялась Таня. — А я?
— Прости, пожалуйста! Мне кажется нечестным тебя обманывать. И еще мне кажется, Лена ко мне тоже неравнодушна.
Так и было. Коля очень ей нравился, Лена скрывала свое чувство и думала, что никто не догадывается.
Таня задохнулась от возмущения, расплакалась. С криком: «Предатели!» — вскочила и помчалась по аллее парка. Лена бросилась за ней, догнала, принялась убеждать в том, что не любит Колю, что не виновата. Но Таня ревела и обзывала ее сволочью, подлой гадиной.
Со стороны все это, очевидно, напоминало провинциальную трагедию, разыгранную молодыми самодеятельными артистами. Но последствия для Лены были нешуточными. Она отказывалась встречаться с Колей, бросала телефонную трубку, когда он звонил. Лена считала, что на ней лежит печать несмываемого предательства. Рядом не оказалось друга или товарища, который объяснил бы ей, что любовь — не кошелек, который можно стащить из чужого кармана и тратить ворованное. Приятельницы и одноклассницы взахлеб осуждали Лену и пламенно жалели Таню. Лена стала изгоем и полагала, что презрение заслуженно. В характере Лены была одна крайне вредная для жизни черта — во всем и сразу Лена винила себя, потом и не скоро доходила до сознания собственной безвинности. Таня скоро утешилась, а Лена почти до окончания института избегала общения с парнями. Впрочем, особенно стараться не приходилось — институт девичий, молодых людей раз-два и обчелся.
Лену вылечил от душевной раны Игнат. Член обкома комсомола, Игнат организовывал конкурс «А ну-ка, девушки!» и входил в состав его жюри. После одной из репетиций Игнат попросил у Лены разрешения проводить ее домой, потом провожания и свидания стали регулярными. Кстати, Лена считала, что победой в финале конкурса обязана Игнату. Он открещивался, но улыбался загадочно и не подумал сказать, что мнение жюри было единогласным.
Игнат обладал способностью расположить к себе, обаять, заинтересовать практически любого человека. Нужного ему человека, естественно. На ненужных он обращал внимания не больше, чем на фонарные столбы. Игнат прозорливо улавливал сильные и слабые стороны человека, первым льстил, вторым потакал. Напускал при этом туман ироничности, которая нейтрализовывала открытую лесть и подслащивала критику. Игнат сблизился с одним из секретарей обкома комсомола — насквозь фальшивым типом, произносившим патриотические речи на собраниях и устраивающим оргии на даче. Игнат легко принял правила игры покровителя: изображал верного комсомольца днем, а ночами они нередко пьянствовали и развратничали. С институтским куратором Игнат держался как верный ученик- последователь большого ученого. Игнату обязательно нужно было поступить в аспирантуру, чтобы не загреметь в армию. С заведующим комиссионным магазином, через которого сплавлял привезенные женой вещи, Игнат цинично торговался, с директором книжного магазина вел умные разговоры о литературе и получал дефицитные книжки.
Раскусить Лену Храпко Игнату не составляло никакого труда. Потрясающе грациозная красивая девушка, наивная, честная, давно созревшая для любви и мечтающая о благородном принце. Хочется принца? Получите. Игнату, конечно, нравилась Лена, но безумно влюблен он не был. Страстная любовь лишает человека воли, а Игнат окучивал Лену прагматично и трезво. Его ухаживания долго не переступали грани чистой дружбы. Платонический период затянулся ровно настолько, сколько требовалось, чтобы истомившаяся от любви девушка упала ему в руки, как перезревшее яблоко. После первого же поцелуя Лена потеряла голову и была готова на все.
Лена полюбила страстно и горячо, она переживала волшебные ощущения, порхала, летала, обезумела и полностью утратила критический взгляд на предмет своего обожания. Игнат не спешил знакомиться с ее родителями, которых, естественно, волновал выбор Лены. Она могла рассказать только хорошее: студент-отличник, ведет активную общественную работу, член обкома комсомола, живет в отдельной квартире с сестрой, известной спортсменкой, часто отсутствующей из-за сборов и соревнований. Бабушку положительная характеристика не успокоила, она навела справки. Тогда-то и прозвенел первый звонок: открылось, что сестра вовсе не сестра, а законная жена. Лене услышать бы не звонок, а набат колокола. Но Игнат, образно выражаясь, законопатил ей уши. Он стоял на коленях, каялся, говорил, что на обман его толкнула громадная любовь, страх потерять Лену. И она простила, тем более что, по словам Игната, развод был делом ближайшего времени.
Беременность Лена обнаружила поздно, на двенадцатой неделе — крайний срок для аборта. Игнат всполошился, принялся искать врачей. За то время, которое понадобилось Игнату, чтобы организовать подпольный аборт, у Лены окрепло решение оставить ребенка. Она уже радовалась предстоящему материнству, мысленно разговаривала с малышом, растущим у нее под сердцем. Игнат бушевал и лебезил, гневался и умолял, Лена была непреклонна. Она считала, что у Игната просто задержка развития. Он еще не понимает, как это прекрасно — рождение их ребенка, — но обязательно поймет.
— Если бы ты сам был беременным, — пыталась шутить Лена, — ты чувствовал бы, как славно и сладко растить в себе нового человека.
— Если бы я был женщиной, — зло отвечал Игнат, — я бы тщательно предохранялся.
Лена ждала, что Игнат одумается, а он стал избегать с ней встреч. Когда родители заметили растущий живот дочери, они пережили шок. Отец Лены жестко потребовал, чтобы Игнат явился для разговора. Он пришел, выслушал упреки и требования узаконить отношения. Игнат держался скромно и униженно, как нашкодивший, но честный человек. Он не против расписаться с Леной, понимает, что обязан. Но сейчас это невозможно. Жена Игната получила серьезную травму, ей сделали сложную операцию, и предстоит еще одна. Когда женщина на волосок от гибели, он не имеет права добить ее известием о разводе. Лена и ее родители оказались в моральном тупике. Лена едва не выкрикнула: «Ты же говорил, что вопрос с разводом у вас практически решен!» Но в присутствии родных не стала упрекать Игната. Только бабушка не растерялась.
— Про жену надо было думать, когда ты Ленку соблазнял, — сказала она. — Двум женщинам перекорежил жизнь, так хоть с одной будь порядочным.
— Арифметика в подобных делах неприемлема, — огрызнулся Игнат.
Бабушка вскипела и обрушила на Игната водопад упреков — справедливых, но высказанных с употреблением определений, самым мягким из которых был «кобель». Пришлось утихомиривать бабушку, Игнат сидел с выражением оскорбленного достоинства на лице. Даже эту ситуацию он сумел обернуть в свою пользу. И все-таки от него добились обещания жениться на Лене, как только выздоровеет жена, и, самое главное, признать свое отцовство. Против Игната имелось оружие мощное и безотказное в советское время — Лена или ее родные могли написать письмо в институт, в обком комсомола, рассказать о его поступке. И тогда на карьере Игната можно было бы поставить жирный крест. Чтобы избежать огласки, Игнат был готов на любые обещания.
