трудно и долго. Но не зря. Свое не упустил…
Ручка опустилась мгновенно. Меж глаз. Из них — снопы звезд посыпались. И погасли.
Зверь ткнулся мордой в снег, повалился на бок.
Аслан закричал, оглушая пургу. Нога отказала. Вскоре к нему подбежали охранники. Взяли на руки, вынесли из сугроба. И он оказался в прокуренной палатке, которую охранники, по приказу нового начальника зоны, всегда брали с собой на случай пурги.
В палатке мужики роились вокруг печурки. И хотя брезентовое укрытие вздувалось пузырем, внизу держалось тепло.
— Принимай гостя с подарком, — смеялся охранник, положив убитого волка у входа в палатку.
— Эй, мужики, Аслану волк бедро порвал! Давай кто-нибудь рубаху почище!
— Ты пешком? А где машина? — склонился Илья Иванович к Аслану.
— На трассе. Застрял.
— Да погоди ты с тряпками. Промыть надо. Давай, Аслан, побрызгай на лоскут, — теребил Кила.
Вскоре ногу перевязали. Усадили Аслана к печке, дали чаю из общей кружки. И человек, успокоившись среди своих, начал согреваться.
Ломило ноги, руки; оживало, теплело лицо. Чьи-то руки подали ему вторую кружку чая, Аслан пил, не ощущая вкуса, торопливо глотая блаженное тепло.
Он смотрел в огонь не отрываясь. Слушал его разноголосую песню жизни.
— Поешь, — протянули руки кусок черствого, самого вкусного на свете хлеба. Аслан взял его в ладони, долго нюхал. Сказка иль явь? Если хлеб не сон, значит, жив.
Аслан ел неторопливо. Знал, больше не дадут. А ведь он с самого утра ничего не ел. И когда теперь доведется? Ведь кто-то отдал ему свое — последнее. За что? Да разве об этом говорят здесь? Сегодня ему помогли. А завтра, быть может, Аслану придется отдать последнее. Кому? Такому, как сам.
Стонет пурга за палаткой. Ревет и воет зима колымская. Кого спасает, кого хоронит, кого оплакивает.
Охранники пьют чай из одной кружки с зэками, делят поровну каждую затяжку папиросы.
Теперь бы выжить…
Бригада Килы вперемежку с фартовыми, сидят, теплом дыханий и плеч согреваются. Переговариваются тихо, почти шепотом:
— Да если бы бугор не заелся с начальником, дотянул бы свою ходку здесь без булды.
— Дурак он у вас был. Вот наш Кила со всеми умеет ладить. Даром что ущербный и грамоты не шибко, зато ума — палата. И мы с ним спокойно дышим.
— Да говорили мы бугру — не бычкуй. Лом хреном не перешибешь. Уступи. Да куда там! Думал, если Чинарь пришьет начальника — прежнего вернут. Либо испугаются его. На разборку запросятся…
— Мне сдается, что их увезли на «вышку». Всех. Видно, Чинарь начальнику раскололся. Иначе с чего так-то? Сразу после Чинаря?
— Если б в расход их списали, так мороки не было бы. Вывели бы на марь, из автоматов покосили бы. И не надо приезжих охранников и машины. Свои за пять минут управились бы.
— То раньше. Теперь в открытую не косят.
— Почему? Еще как, чтоб другим неповадно было.
— Ну что болтаешь? Без следствия не стреляли.
— Иди ты со своим следствием знаешь куда? То-то оно работает, что в бараке с десяток знают, за что осуждены, а сотня — понятия не имеет.
— Помолчите вы, трепачи. Чего разгалделись? — осек мужиков, своих и чужих, Илья Иванович.
— А чё, я не ботаю лишнего, — отвернулся фартовый и подвинулся в угол, давая место Илье Ивановичу.
— У нас полбарака «ни за чё», тоже язык вперед ума высовывали. Теперь вот парятся. Вам хоть не обидно, знаете за что. А будешь болтать, к твоей воровской еще хвост пришьют лет на десять. Тогда ты в зад свой брехун рад будешь всунуть, — оборвал бригадир.
— А как ты думаешь, Чинаря начальник из нагана размазал?
— Хоть жопой, мне какое дело? Влип дурак к бугру в лапы. Тот и рад. Теперь Чинаря нет, а и бугра не станет.
— Общак, падла, весь сгреб. Нам ни хрена не оставил.
— Пусть задавится. Обшмонают и заберет охрана, — говорили меж собой фартовые, уверенные, что их никто не слушает.
В палатке не протолкнуться. И все ж Аслана никто не тревожил. Он, полулежа, коротал время. Ждал, когда закончится ненастье.
Пурга улеглась на третью ночь. И люди сразу ожили, засуетились.
Весь день пробивал дорогу к участкам вспотевший от непосильной нагрузки «Натик». И едва его голос услышали зэки, закричали, ожили, заулыбались.
Боль отпустила и Аслана. Прихватив с собой волчью шкуру, он вскоре подъехал к машине. Натопил из снега воду, залил радиатор и только завел машину, услышал:
— Здравствуй, Аслан.
Упрямцев подъехал с первой машиной. Не спал. Лицо осунулось. Спросил коротко:
— В бригаде пурговал?
— Там. Только вот подъехал.
— Все живы? Все в порядке? — дрогнул неуверенностью голос человека.
— Полный ажур. Но если б не палатка, передохли б до единого, — признал шофер и добавил: — Одно худо, жратвы не было.
Начальник зоны отправил машину в бригаду, приказав шоферу забрать с участка всех до единого и сразу — в зону, в столовую. Сам остался с Асланом.
Шофер плечами передернул. Увидят зэки из машины, сразу в стукачи определят. Потом открутись, попробуй, докажи обратное.
Борис Павлович заметил раздражение. Спросил о причине. Аслан не стал ее скрывать.
— Почему же тогда Чинаря не испугался? — спросил вприщур.
— Когда чужую жизнь спасаешь, о своих заботах не думаешь. Сейчас вам, гражданин начальник, ничто не угрожает. А ваша прихоть для меня сплетней может обернуться. У нас все просто: либо сука, либо свой.
Упрямцев сел в кабину и сказал требовательно:
— Поехали в зону. Опередим людей.
Самосвал, как застоявшийся конь, резво бежал по расчищенной трассе.
— Скажите, куда фартовых увезли? — не выдержал Аслан.
— В Воркуту должны были их перебросить. Да вот погода… Не знаю, успели их в Магадан увезти или нет. Пурга могла застать в пути. На хвосте повисла. А у них, кроме сухого пайка, еды в запасе не было. И ничего мне не сообщили пока.
— Это вы за Чинаря их так наказали? — глянул Аслан.
— Нет. Как только они отказались работать. Обокрали склад. Я всех их хотел туда отправить. У нас зона усиленного режима. Там, в Воркуте, режимы труда более суровые: строгие и особые. Но потом половина воров вышла на работу и я оставил их в зоне. Хотя и они имеют отношение к тому случаю с Чинарем. Я это сердцем чую. Ну да ладно, время покажет. В тот день я пожалел их. Чисто по-человечески. Ведь работают люди. Значит, против бугра хватило у них смелости выступить. Оставил.
— И те со временем сломались бы, — вставил шофер.
— Я это понимал. Но кто-то мог не выдержать. Умереть. Вот этого я не хотел допустить. Врач держал их на контроле. Докладывал мне каждый день. Так знаешь, что они придумали?
— Что? — отозвался водитель
— Троих сявок не кормили вовсе. И это при том, что сами ни дня не голодали. Тех в «мученики» назначили. Чтоб потом из них фетиш сделать. Вот, мол, какой зверь начальник зоны, людей голодом заморил. Я, когда мне врач сказал о том, поторопил с отправкой воров. Случай с Чинарем — чистейшее совпадение. Приди машина на день раньше, жив был бы человек.
