Генерал пододвинул к себе карту.
— Люди Дроздова — это наш начальник дальней разведки, с ним познакомьтесь в первую очередь, вам работать вместе, учтите, — отмечают усиленное движение воинских эшелонов врага от Бреста на Гомель и от Ковеля через Овруч на восток.
Федоров откинулся на спинку стула, полуприкрыл глаза и рассказал своему молодому заместителю о задачах, поставленных перед соединением Центральным Комитетом Компартии Украины и штабом партизанского движения в этом рейде.
— Впереди перед нами Ковель. А что такое Ковель для фронта, я вам скажу. — Федоров положил руку на двухкилометровку. — Это узел пяти железных и стольких же шоссейных дорог. И нам его предстоит закрыть.
Федоров накрыл на карте ладонью Ковель и линии дорог, расходящихся от города.
В разговор вмешался Дружинин.
— Вы не слыхали, Алексей Семенович, что говорят о нашем рейде партизаны?
— Да нет. Я их почти и не видел еще. Спросил только один бойкий паренек, мой провожатый, правда ли, что идем на запад второй фронт открывать.
Все засмеялись.
— Вот-вот. А ведь в этом есть что-то похожее на истину. Мы на самом деле должны тут немцам устроить второй фронт. — Дружинин задорно посмотрел на собеседников.
Федоров еще долго рассказывал о предстоящем наступлении партизан, имеющем кодовое название «Ковельский узел». Все в соединении будет подчинено диверсионной работе на дорогах. Главная задача рейда: все сделать, но не пропустить на восток ни один эшелон врага.
Заговорили о людях. Егорову было приятно, что все трое хорошо знали подрывников и ценили их. Но все трое дружно потребовали навести порядок в минноподрывном взводе.
— Партизанщины там много у Садиленко, — сказал Дружинин.
— К сожалению, — согласился Федоров, — поэтому — ближе к делу, а то у нашего главного подрывника создастся впечатление, что собрались здесь говоруны. Да и голова небось уже кругом пошла. А, Алексей Семенович? С чего начинать-то собираешься?
— С учебы, Алексей Федорович. Если вы говорите, что надо для операции вдесятеро больше подрывников, значит, курсы нужны и база для учебы.
— Какая еще база? — настороженно спросил Рванов. — Лес велик — учись где хочешь!
— А вот какая, — ответил Егоров. — Полигон нужен для практики и тренировок минеров, жилье нужно, чтобы курсанты не разбредались на ночь по своим подразделениям, питание нужно, а то натощак наука не воспринимается. Много чего нужно. А прежде всего, товарищ генерал, думаю, надо из взвода минеров сделать роту — ваш резерв — и учебную базу.
— Что ж, это, пожалуй, верно, — заметил Федоров. — Дмитрий Иванович, займись-ка этим и подготовь с Егоровым к вечеру проект приказа. Кого предложите командиром роты?
Рванов, не задумываясь, ответил:
— Командиром можно оставить Садиленко. Если с него требовать построже, справится. А вот комиссаром… Кого предложишь, Владимир Николаевич?
Дружинин тоже не замедлил с решением:
— Думаю, Денисова Николая. И подрывник хороший, и коммунист принципиальный. Надеюсь, бюро обкома поддержит.
— Обсудим. Все, товарищи. — Федоров поднялся и посмотрел на часы. — Обедать пора, а мы еще и не завтракали.
Все четверо потянулись к выходу из землянки.
Посвящение Егорова в партизаны состоялось.
РОТА МИНЕРОВ
Тихо в весеннем лесу. Косые лучи утреннего, еще холодного солнца пробиваются сквозь нежную полупрозрачную листву берез, золотистыми прядями ложатся на тропинку. Проснулись птицы. Откуда-то с вершины дерева раздается требовательное «чиби-чиби-чибиряк» зяблика. Вредная сорока, завидев чужого, спросонья суетливо скачет с ветки на ветку чуть впереди и яростно стрекочет, от натуги чуть не падает с ветки и непрерывно балансирует черным хвостом. Точь-в-точь как собачонка где-нибудь у хозяйских ворот. И службу нести надо, и страшно. Вот она и заливается изо всех сил, а сама испуганно пятится, в любую минуту готовая шмыгнуть в подворотню.
Егоров расстегнул верхнюю пуговицу на гимнастерке, снял пилотку и зашагал свободнее. Сегодня день удач. В ночном сеансе радиосвязи Москва сообщила, что Строганов жив-здоров, не смог прыгнуть из- за неисправности парашюта и благополучно вернулся. Ближайшим рейсом вылетит в партизанский край. А в конце передачи, наверное не без помощи Старинова, радист сообщил, что Егорову пришло письмо из дому, пусть ожидает…
Обычно очень сдержанный и даже суховатый, Алексей готов был петь в этом весеннем утреннем лесу. Звенели в ушах в такт шагам слова, которыми Зина обычно шутливо сдерживала широко шагающего мужа: «Лихо мерили шаги две огромные ноги. Тебе не с женщинами под ручку ходить, а на ипподроме рысью бегать!» «Ах, Зина, как бы хотелось увидеть тебя и услышать твое милое ворчание».
Тревожно забилось сердце. Как они там? Перед глазами встали все трое, какими их видел последний раз на вокзале: счастливого и гордого Юрку — папа едет на войну! — и зареванных до отчаяния жену и дочь. А в последнюю минуту и сын, очевидно что-то поняв, заплакал. Трудно Зине. Ребята растут, Ольге осенью в школу.
…Хрустнула под тяжелым сапогом сухая ветка. Из ближнего куста с пронзительным криком вылетела куропатка, прервала сладкие думы. Он надел пилотку, застегнул воротник и споро зашагал дальше. Показалась небольшая поляна. В тени деревьев по краю ее прятались четыре замаскированные ветками землянки. Две большие, две поменьше. За землянками как попало стояли несколько повозок-бестарок. Лошадей не видно — разбрелись, верно, по лесу.
Рядом с одной из маленьких землянок — летняя трубка, слепленная из глины. Тут же поленница мелко наколотых дров. Навес, а под ним грубо сколоченный кухонный стол. На нем несколько больших кастрюль, ведерный чугун, цинковый бак для воды. Возле печки возится какая-то женщина, завтрак готовит.
Перед другой малой землянкой на поляне по кругу вырыт ров глубиной по колено, а посередине земляной островок, покрытый плащ-палаткой, — импровизированный стол.
Тут разместился взвод минеров, точнее, — со вчерашнего вечера — рота подрывников партизанского соединения.
За «столом» сидел худощавый светловолосый парень лет двадцати пяти, со спокойными внимательными глазами, над которыми прямой линией нависали широкие черные брови.
Командир роты Алексей Садиленко полулежал на траве, без шапки, в расстегнутой рубахе, босой, и что-то увлеченно рассказывал чернобровому. Углядев Егорова, подхватился и хотел было, как и положено при появлении начальника, отдать рапорт, но глянул на свои босые ноги, смутился, виновато заморгал глазами и стал приглаживать взлохмаченный чуб. Неловко стало и Егорову.
— Извини, товарищ заместитель командира… Не ждали так рано… Поэтому мы так, по-домашнему… на майдане…
— Вижу, вижу, — взглянул Егоров на «стол», посреди которого стояла огромная эмалированная синяя миска, доверху наполненная дымящимся мясом с картошкой, а рядом — несколько котелков — «столовые приборы».
Садиленко перехватил этот взгляд и, как и положено хлебосольному хозяину, пригласил:
— Прошу к нашему партизанскому столу, — нажимая на слово «партизанскому».
Егоров не спешил за стол.
