Рабыня, застенчиво вошедшая в кабинет, была хрупкой, кофейно-коричневой, с очень темными глазами. Ее волосы, заплетенные в крошечные косички, открывали маленькие, красивой формы уши. На лбу — странный маленький шрам в форме буквы «s».
— Ты новая горничная, — сказал Арист по-английски, отложив ручку.
— Да, сэр, — еле слышно ответила она. На вид ей было меньше восемнадцати, и она была настороженной и испуганной, как дикарка.
— Как тебя зовут?
— Салли, сэр.
— Добро пожаловать в Бельфлер, Салли. — Неожиданно он представил себе, что могла чувствовать очень молоденькая девушка, вырванная из дома и отправленная на Юг, чтобы быть проданной в совершенно новое окружение. — Ты счастлива здесь?
— Да, сэр, — ее тихий ответ был автоматическим, ничего не сказав ему о том, что она чувствует в действительности, но глаза вспыхнули. От страха?
— Тебе нравится Луизиана?
— Да, сэр.
— Должно быть, она сильно отличается от твоего дома в Вирджинии?
— Да, сэр.
Она что, больше ничего не умеет говорить? Ему послышался насмешливый голос Симоны: «А что вы ожидали от нее услышать?»
Арист сдался:
— Марта говорит, что ты хорошая работница. Если ты будешь и дальше хорошо работать и ладить с Мартой, ты будешь счастлива здесь.
— Да, сэр.
— Если тебе что-то понадобится: одежда, личные вещи… ты должна сказать Марте. Она позаботится об этом. Понимаешь?
— Да, сэр, — снова прошептала она, потупившись.
— Теперь можешь идти, Салли.
Она ушла так же тихо, как и вошла.
Он посидел минуту, раздумывая, что ее опыт «быть проданной на Юг» должен был быть пугающим. Эта мысль была необычной для него, он раньше не тратил время, думая, что чувствуют рабы. Со жгучим раздражением он понял, что в этом виновата Симона Арчер, считавшая, что Милу сбежала из-за его жестокости.
Он никогда не думал о своем отношении к рабам, с которыми вырос, никогда не спрашивал себя, добр он или жесток. Конечно, он никогда не обращался с ними плохо. Он следил, чтобы у них была еда, чтобы они могли готовить ее по своему усмотрению. Он возмущался, когда был вынужден проверять действия, которые должны быть автоматическими.
Каким же клубком противоречий была Симона! Он проклинал тот день, когда она привлекла его внимание на охоте своей дерзостью, не желая признать, что она завоевала его сердце.
Семья Робишо обедала в Беллемонте, но рана Симоны была еще слишком свежа, чтобы вынести встречу с Робом. Она была убеждена в том, что муж Тони — один из убийц Чичеро, и знала, что никогда не сможет простить его. Однако она поклялась, что избежит открытой ссоры с деверем ради матери, ради Тони. Она пожаловалась на головную боль и попросила, чтобы поднос с едой принесли в ее комнату.
Там Тони и нашла ее позже.
— Почему ты не спустилась к обеду?
— Я неважно себя чувствую.
— Извини, дорогая. — Тони подошла и присела на край кровати. — Я хотела, чтобы ты познакомилась с нашими друзьями, новобрачными из Лафайетта. И дети скучали без тебя.
— Ничего страшного, просто что-то с пищеварением. Слишком много вина на пустой желудок, — объяснила Симона.
Тони покачала головой:
— Бесполезно, ты никогда не умела лгать мне, Симона. Ты всегда слишком много говоришь. Что на самом деле беспокоит тебя?
Симона посмотрела на свой поднос, на еду, до которой едва дотронулась.
— Ну же, Симона. Ты все равно расскажешь мне рано или поздно.
— Не сейчас, Тони… Как мои ангелочки?
— Они ужасно вели себя за обедом, но маман настояла, чтобы они обедали со взрослыми. Я отослала их в детскую и велела Сьель уложить их в постель. Они не ангелы, хоть Робу и нравится обманываться. — Тони начала смеяться, как она всегда делала, чтобы скрыть свою беспредельную любовь к детям, но увидела неуловимую перемену в лице Симоны и тихо сказала: — Это Роб, не так ли? Ты слышала…
Ее слова подтвердили то, что до этого было лишь подозрением. Роб был одним из той своры убийц. Симону затошнило. Она не могла обсуждать это с Тони, просто не могла. Она знала, что скажет то, о чем потом будет сожалеть, что оскорбит сестру, возможно, навсегда.
— Пожалуйста, прости меня Тони, — поспешно сказала она, — но я действительно очень плохо себя чувствую.
— Ты не выглядишь больной. У тебя нет лихорадки.
— Хорошо. Я осталась в своей комнате, потому что хотела быть одна. И нет, это не Роб, — солгала Симона. — Если тебе так необходимо знать правду, я ужасно поссорилась с Аристом Бруно и не хочу говорить об этом.
Белая кожа Тони вспыхнула румянцем.
— Хорошо, — натянуто и обиженно сказала она и вышла из комнаты.
Тони была права наполовину. Она всегда могла различить ложь, но не всегда верила правде. Симона отставила поднос и уткнулась лицом в подушку. Как вынести эту боль?
Она всю жизнь была уверена, что не поддастся любви. Однако Арист взял в плен ее сердце и душу и всю ее решимость. Она была потрясена тем, что, увидев ее горе, он решил, что она и Чичеро были любовниками. Как он мог вообразить это? После того, как она открыла ему всю глубину своей любви самым убедительным образом? Или ее влечение значило для него только это — капитуляцию?!
Она никогда не поймет мужчин.
Мысли Симоны вернулись к Чичеро и его огромному влиянию на нее. Возможно, ревность Ариста была оправданной. Чичеро изменил ее, открыл ей глаза на то, чего она никогда раньше не видела. Он заставил ее увидеть свою жизнь изнутри, и вряд ли это принесет ей счастье. Это встало между ней и сестрой и вызвало подозрения у Ариста. Но она не могла снова стать такой, как прежде. Она изменилась навсегда.
Она услышала легкий стук в дверь, и вошла Ханна.
— Вы почти ничего не ели, — сказала служанка, убирая поднос.
Даже ее отношение к Ханне изменилось. Ханна всегда была рядом с ней, ее услуги воспринимались как само собой разумеющееся. Теперь Ханна стала для нее личностью, далекой и загадочной.
— Ханна, — сказала Симона, приподнимая голову от подушки. — Если бы вышел закон, освобождающий всех рабов, что бы ты сделала? Ты бы оставила меня?
Лицо Ханны окаменело.
— Ты можешь сказать мне правду, Ханна. Это просто «если»? Предположим, что ты свободна. Ты бы покинула Беллемонт?
Ханна явно испытывала неловкость.
— Это зависит от обстоятельств, мамзель, — настороженно сказала она.
— От каких?
Уклончивый ответ Ханны подтверждал догадки Симоны. Рабы прекрасно знали о спорах насчет освобождения, бушевавших между Севером и Югом.
— От того, куда пойдет мой муж.
— О! — Симона была сконфужена. Она доверяла Ханне свои секреты еще с тех пор, как ей было
