Симона провела два самых жарких часа дня в своей кровати с пологом, но, хотя дом был тих, заснуть не смогла. Ни пения птиц, ни смеха маленьких рабов, ни лая собак, ни скрипа экипажей на подъездной аллее. Сердитое жужжание москитов, пытающихся добраться до нее через сетку, ужасно раздражало в полной тишине.
Но мысли как будто грохотали в голове.
Они были хаотичны, хоть она и пыталась привести их в порядок. Симона не позволяла себе думать об Аристе и разрушительном эффекте их ссоры, иначе отчаяние и холодный страх поглотят ее. Ее растущая убежденность в том, что рабство — страшное зло, стоила ей любви, а теперь еще и двух друзей. Она чувствовала себя отчужденной от своей семьи, потому что ее поступки угрожали их безопасности, она предавала их. И как она сможет обеспечить безопасность несчастного ребенка, спрятанного в старой детской, без помощи месье Отиса? Сможет ли она продолжать это дело совершенно одна?
Месье Отис просил ее навестить мадам Клео. Но как увидеть знаменитую хозяйку казино, не вызвав сплетен и опасных размышлений? Пойти к пожилому антиквару и спросить о хрустальной мухоловке? Но раньше Латуру передавали, что она хочет увидеть его. Кто получит известие сейчас? Тот, кто предал его? И та же судьба постигнет антиквара. Это может погубить и ее.
Она помнила адрес, который дал ей Чичеро, когда Милу пряталась в «Колдовстве», но не смела отправить туда Долл по тем же причинам. Она не знала, кто предал Чичеро.
Симона тщетно искала решение этой проблемы, пока не пришла Ханна помочь ей одеться к обеду.
— Как Долл? — спросила Симона.
— Она отдыхает, но слишком нервничает, чтобы есть.
— Надеюсь, никто не видел, как ты поднимаешься на третий этаж?
— Нет, мамзель, я осторожна.
Надев синее шелковое платье с бархатными лентами, Симона села за туалетный столик, и Ханна начала причесывать ее, ловко заплетая и укладывая волосы в кольца.
Симона посмотрела в зеркало на энергичное лицо служанки и решила послать ее к мадам Клео с деньгами месье Отиса и просьбой помочь Долл. Но тогда придется дать Ханне сведения, которые подвергнут опасности не только ее, но и их всех.
По той же причине она не хотела вовлекать Алекса. Он быстро помог ей в неразрешимой ситуации с Милу, хотя никогда не рассказывал, куда увез ее. Но не пойдет ли он прямо к отцу, если она скажет ему, что прячет беглянку здесь, в Беллемонте?
Симона задрожала от этой мысли. Если об этом узнает ее деверь, яростный сторонник рабства, расколется их семейная солидарность, которая во многих креольских семьях — фактически во всех пыла главной силой. Бедную Долл отправят в Магнолиевую Аллею и накажут.
И кто может предвидеть, что случится, если за пределами семьи станет известно, что беглянку из Магнолиевой Аллеи прятали в Беллемонте? У ее отца есть влиятельные друзья в городе, но в эти непредсказуемые времена страсти кипят слишком бурно.
Нет, она должна справиться сама. Она должна найти способ встретиться с мадам Клео и поговорить с ней наедине.
Когда Ханна заколола последнюю шпильку в ее прическу, они услышали скрип колес на подъездной аллее.
— Гости вашей маман, — сказала Ханна.
— Я надеюсь, Долл не будет подглядывать за ними.
— Думаю, она понимает, мамзель.
Когда Симона спустилась в гостиную, ее родители уже разговаривали с двумя парами, старыми друзьями, и мужчиной, которого отец представил как своего клиента. Симона поздоровалась с каждым в отдельности, не переставая обдумывать свою проблему.
Алекс небрежно оперся о камин с бокалом в руке. Поскольку деликатное состояние Орелии стало заметным, она предпочитала обедать в своей комнате, когда приезжали гости.
«Ей одиноко, — подумала Симона, — может, я смогу пораньше оставить маминых гостей и посидеть с ней немного».
Она взяла свой бокал с аперитивом у Ричарда, величавого раба, папиного лакея и, когда необходимо, дворецкого, выполнявшего эти обязанности сколько она себя помнила, и села в кресло рядом с папиным клиентом. Его имя — Соренсен: белокурые волосы и синие глаза предполагали скандинавское происхождение.
— Вы гостите в Новом Орлеане, месье… мистер Соренсен?
— Нет, я здесь по делу, мадемуазель Арчер. Но я должен признать, что не знаком с вашими обычаями. Ваш отец защищает меня в гражданском деле, возбужденном против меня… э… одним провинциалом по причинам, остающимся для меня загадкой.
— Кайюном, — сказал Алекс с довольной улыбкой, — оскорбленным невинным вопросом мистера Соренсена о его наследстве.
Симона засмеялась:
— Вас должны были предупредить, мистер Соренсен, о том, что наши озерные кузены очень любят судебные разбирательства. Я знавала человека, преследовавшего в судебном порядке жену своего соседа, потому что она стирала во дворе в одной рубашке.
— За что же он подал на нее в суд? — Соренсен, видимо, решил, что упустил что-то в ее быстром французском.
— Ну, за то, что она позволила ему увидеть свое нижнее белье.
— Но разве это не личное дело? — озадаченно спросил Соренсен.
— Не для кайюна, — сказал Алекс, посмеиваясь.
— Особенно, если он подозревает, что женщина обманывает своего мужа, — добавила Симона, и все рассмеялись.
— Но ведь это не должно волновать ее соседа, не так ли? — сказал мистер Соренсен совершенно серьезно. — Или этот мужчина был — как вы это называете? — предмет насмешек?
— Просто сутяга, — сказала Симона.
Мелодия не согласилась.
— Было попрано его чувство справедливости. Вот что заставило его возбудить уголовное дело.
— Или он был добрым другом обманутого мужа, — предположил кто-то из гостей, вызвав новую вспышку смеха.
Оживленное обсуждение обычаев и предрассудков их аккадийских соседей заняло время аперитива. За обеденным столом Симона небрежно спросила мистера Соренсена, разделяет ли он любовь креолов к азартным играм. Это перевело разговор на один из любимейших городских видов спорта и, к восторгу Симоны, совершенно естественно заговорили о знаменитом заведении Клео.
— Разве это не необычное положение для женщины? — спросил Соренсен. — Или это также… э…
— Публичный дом? Вовсе нет, — сказал Алекс.
— Она унаследовала казино у своего пожилого китайского покровителя, — объяснил Джеф своему клиенту, — и ей удалось сохранить его прибыльным и свободным от нарушений закона. Она очень необычная женщина.
— Она зачаровывает меня, — воскликнула Симона. — Я бы хотела познакомиться с ней.
— Почему? Потому что азартные игры — табу для женщин? — спросил кто-то из друзей Мелодии, знавших Симону с детства.
— Совершенно верно, — сказала мать. — Точно, как…
Симона поняла, что она хочет упомянуть ее занятие разведением чистокровных, и прервала:
— Табу для всех, кроме проституток. Разве не так, Алекс?
— Симона! — упрекнула мать, но Алекс усмехнулся и сказал:
— Примерно так.
— Но вы безусловно можете посетить ее ресторан на первом этаже, не подвергая опасности свою репутацию, — заметил Соренсен. — Игорные залы находятся наверху, а еда изумительная. Я уверен, что видел там несколько обедающих супружеских пар.
