путь был длиннее, с заходом в Дональдсвиль по расписанию и, возможно, с непредвиденными остановками на плантациях, расположенных по берегам реки. Он прибыл в Батон-Руж раньше парохода, но ни он, ни его лошадь не могли двигаться дальше без дневного отдыха.
Почему Робишо решил, что с сестрой его жены может что-то случиться за время короткого путешествия в столицу? Пикенз жевал сигару, размышляя. Ее встретил один человек, очевидно грум, хотя потертый темный сюртук делал его похожим на священника бедной баптистской церкви.
Казалось, что вместе с грумом ее должен был бы встретить кто-то с плантации. Вспоминая свой разговор с Робишо, Пикенз удивлялся, не упустил ли он чего-то важного. Подозревал ли Робишо, что она сбежала с мужчиной?
Он хлопнул себя рукой по лбу. Он слишком медленно соображает! Ему следовало проследить за девицей Арчер, несмотря на усталость лошади. Но ее экипаж уже отъехал от пристани.
Ну что ж. Он все равно должен задержаться здесь. Ему придется теперь двигаться медленнее, задавая вопросы о беглой рабыне, очевидно направлявшейся на Север с ребенком на руках. Рабыне, которая умеет читать и писать. Такие всегда сбегают. И пока он здесь, он заглянет на плантацию, куда поехала мисс Арчер, убедит какого-нибудь слугу рассказать, действительно ли гостья прибыла на место.
Робишо заплатит за информацию. Здесь явно скрывается что-то большее.
Каюта была тесна для двух женщин и ребенка, не покидавших ее день и ночь, кроме прогулок Симоны с Жанной Марией по палубе. Им приносили еду на подносе, и они ели за столом, занимающим большую часть свободного пространства. По ночам Десси раскатывала тюфяк и спала с ребенком на полу. Она отказалась спать на кровати, как предлагала Симона.
В Натчезе Симона, держа ребенка, следила, как сошли на берег мистер Соренсен и несколько других пассажиров. Она оставалась там, когда началась посадка, стараясь увидеть Пикенза, но не заметила никого, напоминающего человека из Батон-Ружа. Когда Жанна Мария захныкала, она вернулась к Десси.
Речное путешествие было безмятежным и медленным. Симона и Десси проводили время в разговорах, лучше знакомясь друг с другом. Они говорили о Чичеро, и Симона узнала о его школе для свободных цветных и о том, как он вызывающе не повиновался закону, обучая и некоторых рабов. Десси рассказывала о большом доме в Новом Орлеане, в котором выросла. Ее мать была экономкой, а отец — дворецким у богатого плантатора, жившего в городе, но имевшего жену и детей на плантации. Родители Десси были доверенными слугами, квартеронами, и жили в городе. Поскольку владелец часто отсутствовал, Десси смогла посещать нелегальную школу.
За ней ухаживал красивый свободный негр, с которым она познакомилась в школе Чичеро, но ее статус рабыни оказался преградой их браку. Несмотря ни на что, они надеялись на ее освобождение. Однако Десси привлекла хозяина, и он сделал ее своей наложницей.
— Отец не смог спасти меня. Мы — собственность хозяина. Мой возлюбленный, потеряв надежду, уехал из Нового Орлеана. Когда я забеременела… хозяйка — жена моего владельца — обнаружила и… пыталась убить меня. Мне пришлось бежать.
Симона вспомнила о доведенной до отчаяния Милу, страданиях Долл и поклялась себе, что Десси обретет свободу.
Дни текли своим чередом. Десси боялась быть обнаруженной и радовалась возможности прятаться в каюте, но Симона задыхалась в замкнутом пространстве. Она привыкла к простору, и ей не хватало удобств, которые она раньше принимала как должное. Она стала все больше времени проводить на палубе, следя за постоянно меняющимся пейзажем.
Речные берега все время были разными: нависающие деревья, отражавшиеся в спокойной воде, или песчаные отмели с набегающими крохотными волнами и крошечными птицами, бегающими взад-вперед на длинных ногах, или маленькие островки, кишащие пернатыми. Она проводила целые часы на задней палубе, наблюдая за кильватером гребных колес, завороженная сложными вихрями потоков, когда река сужалась и становилась глубже.
За Натчезом берега стали более лесистыми, жилищ почти не было видно. Река извивалась, и местность была более холмистой, чем в Луизиане. Иногда сквозь деревья она замечала синеющие вдали горы. Они встречали другие пароходы, похожие на «Цыганскую Королеву», и старомодные плоскодонки и суденышки, обмениваясь приветственными гудками, свистками и криками.
Мемфис оказался волнующим портом с экзотической смесью изящно одетых торговцев и плантаторов, переселенцев в меховых шапках, ярко одетых индейцев. Симона не сошла на берег, но с интересом следила, как огромные чернокожие портовые рабочие снуют по кораблю, добавляя тюки с хлопком к кучам на главной палубе.
Когда новым пассажирам позволили подняться на борт, она осталась на палубе, украдкой наблюдая, не появится ли Пикенз. Симона держала Жанну Марию. Вдруг ее глаза удивленно расширились, и она почувствовала, что теряет сознание. По трапу поднимался Арист.
Симона прижалась к стене, ища опоры и крепче сжимая Жанну Марию. Арист возвышался над пассажирами, высокий и широкоплечий. В ярком солнечном свете было заметно, что он похудел, его лицо обветрилось от жизни на открытом воздухе. «Он стал настоящим плантатором», — вспомнила она язвительный голос Роба. Плантатор… Враг! «Если вы за рабство, вы — против раба. Если вы за раба, вы — против рабства», — так говорил Чичеро, цитируя известного аболициониста-северянина.
Симона собрала все свои силы, но не могла оторвать голодного взгляда от Ариста: высокомерного изгиба черных бровей, прекрасного прямого носа, улыбающихся губ. Когда он подошел к капитану Эдмондсу, воспоминания о трепете этих губ на ее шее вернулись к ней болезненной вспышкой желания. Только когда он прошел мимо, она смогла отвернуться и почти на ощупь найти дверь своей каюты.
Господи! Что теперь делать? Арист на «Цыганской Королеве»! Нелегко не попадаться ему на глаза на маленьком пароходе. Она чуть не выдала себя своей слабостью, когда неожиданно увидела его. Дева Мария! Она чуть не уронила ребенка Десси.
А она убеждала себя, что сможет забыть его!
26
Чем дальше на север двигался пароход, тем позднее наступала весна. На юге уже расцвели деревья и пчелы деловито разносили пыльцу, а когда они оставили Миссисипи и вошли в Огайо, деревья вдоль реки стояли голыми скелетами на фоне бледного неба с только начинающими набухать почками.
Холодный воздух катился из Канады, принося густые туманы. Команды плоскодонок, спускавшихся по реке, звонили в колокола или стучали кусками железа, но звон был едва различим за ревом котлов и плеском гребных колес.
Арист стоял с капитаном Эдмондсом в рулевой рубке рядом с рулевым. Все напряженно вглядывались в туман, вслушивались в приближающиеся звуки. Угроза столкновения в такую погоду оставалась все время. Арист взглянул на палубу внизу, куда выходили двери кают, и увидел одинокую темную фигурку у поручней, пристально вглядывавшуюся в туман.
Это была женщина с тонкой талией, в темном плаще, в черной шляпе с вуалью. Даже глядя на нее со спины и сверху вниз, он почувствовал что-то странно знакомое в ее осанке.
— Судно с правого борта! — рявкнул рулевой, давая гудок.
Лодочник, смутная фигура в тумане, отчаянно греб, пытаясь убраться с их дороги, его спутник колотил куском металла по перевернутой железной кастрюле. Когда Арист снова взглянул вниз, женщина исчезла.
Тающий снег поднял уровень воды в реке, и ее течение стало более быстрым. Иногда хлопковое дерево или большая ива с погруженными в воду корнями угрожали зацепить «Цыганскую Королеву». Стараясь уклониться от одной из таких коряг, рулевой выбросил пароход на отмель и чуть не повредил гребные колеса.
Пассажиры собрались у поручней, наблюдая, как команда прикрепляет буксир к носу и идет по старой
