Вернувшиеся первыми мужчины принесли не труп — только известия. Дед пропавшей взревел; лицо его побагровело, а с вытянутых губ прозрачной нитью стала падать слюна. Младшие родственники еле сдерживали старика.
Разгорелся спор: женщины требовали отнести тело Мари домой к матери и там омыть. Мужчины возражали: граф, судебные приставы, магистраты должны прежде осмотреть тело, дабы узнать, кто убил девушку. Час смерти бедняжки давно миновал, спорили женщины, и давно уже покоится под могильной плитой Женевьева Лизе, тогда как убийца ее все еще не найден.
Аврора поначалу только смотрела на происходящее из тени, прячась за массивной дверью, ведущей в главный зал шато. Но когда Поль велел подать лошадь, она вышла во двор. Неуклюжую беременную женщину не заметил никто, даже собственный муж.
— Поль! — окликнула супруга Аврора.
Юноша с короткой бородкой помчался ей наперерез через весь двор.
— Мадам, не потревожьте лошадь! — быстро проговорил он, затем обратился к графу, только не «ваша честь» или «ваша светлость», а просто «Вюйи», добавив потом «господин».
Желания Полю было не занимать, да силы подкачали — он никак не мог забраться в седло.
— Поль! — позвал граф. — Подойди, ты нужен мне.
И Полю, намеревавшемуся привести в имение магистрата, пришлось оставаться в имении — успокаивать женщин.
— Простите, мадам, — извинился тем временем юноша, отпуская руку Авроры, — Я решил, что вам грозит опасность.
— Не будь здесь такой суматохи, — отвечала Аврора, — и если бы кто-то утихомирил людей, лошадь бы так не нервничала.
Подошел граф.
— Аврора, ты обычно помогаешь мне, но в твоем нынешнем положении да при желании Поля внести посильную мужскую лепту…
— Я только вышла во двор остановить Поля, чтобы он не вздумал ехать верхом.
Граф взял племянницу за руки; вдвоем они простояли так какое-то время в центре водоворота истерии, в который превратился внутренний двор.
— Жодо, — обратился наконец граф к юноше, — ты умеешь держаться в седле?
— Нет, вам лучше бы отправить за магистратом конюха.
— Мне угодно отправить человека с головой на плечах.
— Уверен, магистрат сам достаточно умен и не станет искать знаний в яме с сеном и конскими притираниями.
— Делай, как тебе сказано, — велел граф, нисколько не оскорбленный.
Юноша подчинился. Деревянные башмаки не влезали в стремя, и парень одолжил у одного из слуг графа сапоги. Взобрался в седло, явно подражая виденным где-то кавалеристам, и осторожно выехал за ворота.
Только тогда граф сказал племяннице ступать в дом.
Следующим утром Аврора обнаружила дядю в библиотеке — граф с секретарем готовили копию ответов на вопросы, оставленные магистратом. Секретарь присыпал чернила на бумаге песком, а Аврора заменила догоревшие свечи новыми.
— Боюсь, я отправлюсь в могилу, так и не выяснив, кто убийца, — пожаловался дядя Арман. — А правду мне сообщит только сам Господь Бог уже на том свете. Поль еще спит?
— Кашель у него усилился. Когда я уходила, Поля временами прямо-таки скручивало. Для тебя я велела слугам приготовить завтрак — с мясом.
Граф раскрыл объятия, и Аврора подошла к дяде, положила ему голову на плечо, а он поцеловал племянницу в волосы.
— Я посещу похороны той девушки, — сказала Аврора.
— Мы все должны их посетить.
— Дядя, а кто был тот юноша, который задержал меня?
— Собран Жодо. Владелец виноградников на холме возле дороги в Алуз. Служил канониром в армии Наполеона, прошел зимнюю Москву. Жена у него просто красавица: светлоглазая, с золотыми локонами, вылитая русалка.
— Он важный человек в Алузе?
Граф заглянул Авроре в лицо.
— Он что, не понравился тебе, Аврора? Значит, ты вся в матушку. Она, пока вынашивала тебя, тоже могла невзлюбить кого угодно, вот просто так, с первого взгляда. Зато потом, когда молоко у нее закончилось, многих бывших «подозрительных» людей она называла даже «добрыми друзьями».
— Уверена, я не паду так низко, чтобы его невзлюбить.
— До чего же ты надменна! Жодо обучен писать и читать, в своем лучшем платье он легко сойдет за местного состоятельного господина. Вот почему я просто обязан был обзавестись подходящей для себя компанией: вызвал сюда Поля, тебя и своих охотников.
— Но он нравится тебе, — обвинительным тоном произнесла Аврора.
— Собран Жодо остер на язык, своенравен… Почти как я сам.
1818
VIN DE CLERC[13]
На встречу с ангелом Собран принес бокалы и бутылку того вина, что они пили в первую ночь знакомства.
— Оно, конечно, еще не старое, — сказал винодел, — но давай посмотрим, как напиток держится.
Ночь была тепла.
Они выпили, потом молча глядели на Дом, на стенах которого, будто звезды, белели цветы.
— Вижу, погреб еще не готов, — заметил Зас.
— Год выдался плохой. Полный зла, — Собран поставил бокал на плоский пограничный камень. Близким винодел сказал, что притащил его сюда, дабы отметить старую границу между семейным виноградником и виноградником Кальмана. (Для Селесты камень стал чем-то вроде могильного памятника Батисту, и она посадила возле него бархатцы.) Собран достал из-за пазухи связку из трех перьев и протянул их ангелу. — Ты, похоже, линяешь.
Зас присоединил перья к своей ноше: бутылке турецкого белого вина и розовому кусту в извести, завернутому в промасленную ткань.
— Ты обронил эти перья в первую ночь, когда тебя унес вихрь, — пояснил Собран.
— A-а, — отвечал Зас.
1819
VIN DE VEILLE[14]
Дары Заса, нетронутые, всю ночь простояли в узловатых корнях вишневого дерева.
Светало. Было прохладно.
Собран до самого рассвета пролежал на склоне холма в объятиях ангела. Четыре месяца назад умерла его дочь, восьмилетняя Николетта.
Собрану почти нечего было поведать Засу, разве что о том, как у детей началась лихорадка, как кожа у них покрылась сыпью и как сам винодел с женой испугались за малютку Батиста, как опасно близко была
