Толстый Гена не хотел еще одного ребенка, он сам желал быть Ингиным любимым сыночком. Когда он почувствовал, что существо, которое растет в животе у любимой женщины, лишает его привычного удобства, любви и комфорта, он потихоньку стал возвращаться в прежнее русло.
Инга больше не контролировала его питание, она была вся в себе и ребенке. Гена стал пить, есть и гулять, как прежде. Однажды, придя домой в невменяемом состоянии, жестоко избил свою «колдунью». Он бил ее, как злейшего врага, не оставляя синяков, по животу, по лицу, по спине. Его лицо ничего не выражало, он бил, потому что ему это было нужно. Глаза были стальными и равнодушными, из перекошенного рта не вырвался ни единый звук. Инга лежала на полу, не имея ни сил и ни желания сопротивляться. Только закрывала руками живот, спасая свою надежду и единственную настоящую любовь.
На другой день Гена даже не помнил причины своей ярости, он был тих, как побитая собака, и готов искупить вину любой ценой.
– Прости, я сам не знаю, что на меня нашло, – говорил он, сидя у Инги в ногах и целуя ее колени. Его глаза были пустыми и равнодушными. – Прости, прости меня.
Вечером Гена принес Инге роскошную соболью шубу от Фенди и сказал, что дарит ей один из загородных домов, чтобы она могла иногда отдыхать от него.
Ингу не радовали подарки, она сомневалась, что мама Лосер уже удовлетворила свои аппетиты. Выхода не было, надежд на счастье становилось все меньше. Походы по магазинам оказались не таким уж увлекательным мероприятием, поездки в далекие страны с ненавистным Геной вообще были пыточными, роскошные загородные дома в присутствии толстяка теряли свою привлекательность после пяти минут пребывания, появление в обществе в роскошных нарядах, плотоядные взгляды мужчин и завистливая болтовня их женщин стали привычными раздражителями.
Инга жила другим, ее душу согревал малыш, который жил с ней одной жизнью. До родов оставалось каких-нибудь три недели.
Гена неуклонно возвращался в прежнюю жизнь. Он изрядно потолстел, часто не приходил домой, когда приходил, отвратительный запах перегара и женских духов вызывал у беременной Инги приступы ненависти. Она переехала в загородный дом, мотивируя поступок тем, что ей и ребенку необходим свежий воздух. Теперь Инга почувствовала себя лучше.
Но Гена, видимо, раздражался, когда было некого избивать. Однажды ночью он ворвался в дом. С криками «Что, любишь меня? Так люби всякого!» он в очередной раз по полной программе отметелил беременную жену. Инга не сопротивлялась, только закрывала живот. В эту ночь прямо в машине «скорой» бывшая ученица «Челси» родила маленькую большеглазую девочку со смешными торчащими черными волосиками на голове, малюсенькими ручками и ножками, прозрачными крохотными ноготочками и звонким требовательным голосом.
Ребенок подарил молодой женщине то, чего она искала всю жизнь. Теперь Инга знала, что такое любовь. Она проводила с дочкой каждую свободную минуту, ее душа наполнялась радостью от ощущения незащищенного маленького тельца у своей груди. Инга была готова отдать за дочурку все, что угодно, даже жизнь.
Думаю, Инга знала, что возвращение домой с ребенком не сулит ей освобождения от побоев и унижений. Кто-то рассказал мне, что она прямо из роддома уехала с малышкой на вокзал и вернулась в родной город. Кажется, Гена не слишком ее разыскивал. Через год Инга вышла замуж за бывшего воина- афганца, который занимался фермерством. Она не хотела возвращаться к столичной жизни, не хотела вспоминать школу «Челси» и устроилась на работу медсестрой в районную детскую поликлинику.
Повезло
Надо заниматься своим телом, хорошо выглядеть, быть стильно одетой, всегда веселой, радостной, комфортной. Слушать его и не говорить о себе. Психологически подстраиваться, выяснить, от чего человека прет. Может быть, он прется оттого, что у него нога сорок шестого размера. «Боже мой, какая у тебя нога! Фантастика! Как коринфская колонна! Боже, а если у тебя нога такая, какое же у тебя все остальное?» И про эту ногу петь часами. Каждого есть за что хвалить. У кого-то нога, а кто-то заслуженный шахтер России. На угольной отрасли одна моя подруга специализируется. Своему толстосумику время от времени напоминает: «Слушай, милый, я что-то призабыла: чем шахта от штольни отличается?» Работа у нее тяжелая, под стать шахтерской. Зато про штреки и наклонную проходку она знает столько, что может смело идти с кайлом в забой.
Мне трудно понять, какой логикой руководствовалась мадам Лосер при выборе потенциальных женихов для подопечных «Челси», но не было случая, чтобы первый контакт не сработал именно так, как она предсказывала. Нине из Питера достался уникальный экземпляр. Довольно молодой, перспективный и умный жених, сын известного банковского воротилы. В формуляры мадам Лосер парень попал по запросу отца. Тому никак не удавалось женить бедолагу. Более того, жених был девственником.
Мудрость нашей учительницы можно оценить при воспоминании о темах лекций и практических занятий. Иногда поцелуи со слесарем-сантехником казались верхом наслаждения по сравнению с ощущением неприятия и брезгливости, возникающим от одного вида будущего мужа.
Тридцатилетний девственник по имени Дэн производил жалкое впечатление. Мало того что он был заморышем малюсенького роста, носил очки с толстенными линзами, сутулился, как старичок, и разговаривал мерзким дребезжащим голосом, у него еще дико воняло изо рта. Желтые мелкие зубы, крошечные ручки и детский размер обуви не сулили особенного удовольствия в постели. Впрочем, это нам и обещала Инесса.
Однако у Дэна был конкретный запрос, который существенно облегчал задачу Лосер. Парень, похоже, не обольщался на свой счет и понимал, что только папиными, а впоследствии своими деньгами сможет завоевать сердце какой-нибудь красавицы. Поэтому задача была ясной и понятной: ему нужна красивая, очень высокая девушка, которая сможет выдержать любовь задрота Дэника в течение пяти лет, родить ему здорового и красивого ребенка, на что шансов было немного, и, получив вторую половину приличного гонорара, поработать матерью и женой еще некоторое время, но уже по другим тарифам. Каждый следующий год проживания с Дэном стоил дороже. Претензии по непорочному поведению не выставлялись, девушка могла трахаться направо и налево, количество предыдущих браков не ограничивалось (разве что возрастом, потому что невесте должно быть не больше двадцати трех). Последнее было пожеланием Дэна.
Папа заморыша Дэна не считал, что каждая шлюха (этим нежным именем он называл всех представительниц прекрасного пола, включая мать Дэна) имеет право вклиниться в семью благородного банкира. Но не сбрасывал со счетов и то, что ни одна из предыдущих попыток найти Дэну жену не увенчалась успехом. Папа сам давно пытался найти в сыне что-нибудь такое, за что можно было бы его полюбить, но даже под хмельком это ему не удавалось. Сильно напившись, банкир затевал разборки с супругой, потому что в глубине души надеялся, что Дэн – не его произведение. А если и его, то мерзавка жена наверняка скрыла, что кто-то из ее предков отымел в бродячем шапито симпатичную лилипуточку, и от этого у них теперь проблемы с сыном. Если бы не скрыла, он бы ни за что на ней не женился. Пьяная память услужливо стирала картинки из далекой молодости, когда тридцать один год назад студент Плехановского института, подающий большие надежды, робко стучался в дверь к любимой, чтобы сделать ей предложение руки и сердца. А также ее маме – предложение принять букет недорогих хризантем.
Парень театрально бухнулся на колени прямо в коридоре, чем вызвал недоумение и легкий испуг. Конечно, если бы он сумел сформулировать словами причину своего падения, все бы выдохнули и радостно засмеялись. Но вместо ожидаемого «Прошу руки вашей дочери», молодой человек издал истошный крик
