времени.
— Что вы, сэр! День еще молод.
— Куда это ты собрался?
— Инспекция войск на передовой. Вы знаете, положение до сих пор напряженное.
— Совершенно верно. Но на твоей стороне мое сочувствие, а это совсем не пустяк, если хочешь удержать завоеванное да еще продвинуться вперед. И вот что я тебе скажу. — Со зловещим видом он кладет посох назад, на пол. — Вам, военным, грозят не одни мятежники на передовой, но и предатели здесь, в тылу.
В тусклых белках его глаз мерцает значительность.
— Наверно, вы правы, вождь.
— Ты читал сегодняшние газеты?
— Да. — Я испытываю неловкость. Я не вполне понимаю, к чему он клонит.
— Хорошо. Читал ты передовую?
— Ах, да. Эту, про разбирательство?
— Эту самую. Вот об этой угрозе я и хочу напомнить.
Он гипнотизирует меня, его взгляд требует, чтобы я что-то сказал, повелительный взгляд. Я отвечаю уклончивым взглядом, всего-навсего подтверждаю, что я слушаю и хочу быть любезным.
— Да, сэр. Эти газетчики — большие смутьяны.
— О да, — говорит он с чувством. — Объясни мне, майор. Если говорить по правде, какое им дело до разбирательства? Они ведь подняли визг только из-за того, что военный губернатор сделал маленькое заявление. Должно быть, они решили, что арестованных держат в тюрьме без причины. Если хотите знать мое мнение, то, по-моему, майор, вы, солдаты, в наших краях недостаточно употребляете свою власть. Все думают, что могут безнаказанно болтать что угодно.
— Да, иногда кажется, так оно и есть. — Теперь я сам пристально гляжу на собеседника. Постепенно улыбка сходит с моего лица. — А почему вы это мне говорите?
Кажется, пора занять твердую позицию.
— Слушай, майор, слушай. — Теперь он кладет на пол шапку. — Тебя здесь не было во время оккупации. А я был. Я могу рассказать тебе обо всем, что здесь происходило. — Опять в его тоне угроза. — Я могу рассказать тебе, что вытворяли изменники, те, которые были здесь, в городе. Большинству из них надо благодарить бога за то, что при приближении федеральных войск им удалось бежать с мятежниками. Иначе разгневанные люди, требовавшие возмездия, пролили бы в этом городе много крови. Послушай, — он наклоняется ко мне, — однажды моя жена продавала на базаре свой гарри. Один из этих изменников взял очень много и отказался платить. Когда моя жена стала настаивать, он кликнул симбийского солдата, и солдат сказал, чтобы она замолчала и радовалась, что жива. Как тебе это правится?
Я неопределенно киваю. Я хочу слушать дальше.
— А эти газетчики требуют, чтобы арестованных освободили, ни больше ни меньше. Разве это законно?
— Да, — говорю я. — Я много слышал о том, что здесь происходило… Думаю, это было ужасно.
— Ужасно! — Он плюет на пол. — Ты хочешь сказать, чудовищно!
Он по-прежнему не сводит с меня глаз. По я уже привык. Он откидывается и покачивает головой.
— Нет, майор, ты чересчур добрый. Кажется, ты не понимаешь, что тут они вытворяли. Да ты и не мог видеть всего своими глазами.
— Да, сэр. Я думаю, что понимаю ваши слова. Я ужо говорил, что немало слышал о том, что было во время оккупации штата. Я сам солдат и знаю, на что способны солдаты.
— Ну да. Но их солдаты были чудовища. Чудовища.
Он всматривается в меня.
— И я могу назвать тебе каждого, кто сотрудничал с ними в нашем городе. Я знаю всех. Большинство бежали с мятежниками, когда почуяли, что их ждет. Здесь застряло лишь несколько неудачников.
Я продолжаю кивать, он продолжает меня гипнотизировать.
— Например, Ошевире — из тех, что сейчас в Идду.
— Да. — Мне становится интересно.
— Гм… — Он умолкает. — Я не хочу ничего говорить. Знал бы ты, что он тут делал!
— Что же он делал?
— Майор, я по хочу ничего говорить. Но он был из самых главных друзей мятежников. Как он с ними братался, какие у них были тайные сборища, как он… Гм, знаешь, майор, я не хочу ничего говорить.
Теперь уже я упорно гляжу на него, а он избегает моего взгляда. Очевидно, ему здорово не по себе, он все время сжимает и разжимает кулаки и с трудом ухитряется не сказать того, что хочет сказать.
— Это интересно. — Я подбиваю его на рассказ.
— Ты знаешь про разбирательство в Идду? — Я киваю. — Надеюсь, после него они перейдут к настоящему следствию. И я думаю, им надо бы задать еще много вопросов, собрать все данные и… я не хочу ничего говорить. Но скажи, майор, разве ты не помогаешь им установить правду?
— Гм, нет, сэр. — Я не знаю, что отвечать, ибо не понимаю, чего он хочет.
— Ты хочешь сказать, что, если бы комиссия попросила тебя как командира войск в городе, но сути дела командира всего города — почти, — если бы комиссия попросила тебя сообщить ей дополнительные данные, ты бы ей ничего не сказал?
— О чем, сэр?
— Например, о том, как некоторые из арестованных сотрудничали с мятежниками — новые данные.
— Но, сэр, я ничего не знаю. — Разговор начинает меня забавлять.
— Да, но ты мог бы задать кое-какие вопросы, и я убежден, не все в городе отказались бы отвечать.
— Но комиссия меня не просит. И вообще это не мое дело. Я солдат, мой долг воевать, отстаивать мой участок фронта. Я не имею никакого отношения к разбирательству. Они знают, что я только солдат.
Он качает головой, и мне кажется, что на его лице разочарование.
— И все же я думаю, газетчики заблуждаются, — говорит он. — Уверен, что этих людей нельзя выпускать, пока вся правда об их поступках не выйдет наружу.
— Согласен, сэр, — уступаю я. Он так огорчен, что я должен с ним согласиться.
— Ладно, майор, — Он снова берет в руки шайку и посох и поднимается. — Не буду тебя задерживать. День быстро стареет, а у нас еще столько дел.
Он берет стакан и допивает виски.
— Большое спасибо за посещение, вождь, — говорю я, тоже вставая. — Надеюсь, мы скоро увидимся.
— Да-да. Очень скоро, майор, очень скоро.
Он важно и неторопливо выходит из дома. Я следую за ним на почтительном расстоянии.
— Думаю, что попозже я к вам заеду, — говорю я. — Тогда мы сможем поговорить обо всем. К сожалению, сегодня утром я немного спешу.
— Что ты, что ты, что ты! Не беспокойся. Заезжай, когда освободишься. Такое время, что есть о чем поговорить.
— Совершенно верно, вождь.
— Ладно. До свидания, майор.
— До свидания, вождь.
Он вытягивает велосипед из стойки и поднимает педаль. Я стою поодаль как хозяин, провожающий гостя, Он вешает посох на руль и заносит над рамой правую ногу, однако халат цепляется за багажник. Он шипит, бранится, ставит ногу на землю и подбирает полы. Мне послышалось, он сказал: «Только посмей» — или что-то вроде того. Точно не помню. Итак, он снова твердой рукой устанавливает велосипед, заносит ногу, садится на седло и трогается.
— До свидания, вождь, — кричу я вслед.
Он не откликается. Только машет рукой и уезжает. И на велосипеде он сидит величественно, как
