подхожу к окну. Я держусь за железные прутья и сквозь щель в ставнях стараюсь рассмотреть, что происходит.
Слава богу, наш дом внимания не привлекает. По улице бегут и бегут вооруженные солдаты. Часть из них уже окружает дом в некотором отдалении от нашего — кажется, дом Фегадже Омомаро. Неожиданно мимо нас к тому дому на бешеной скорости пролетает «джип», и из него выскакивают новые вооруженные солдаты. Офицер без оружия в красной фуражке торопливо выкрикивает приказы. С автоматами наизготовку все вооруженные солдаты вбегают в окруженный дом. Через мгновение двое из них под руки выволакивают оттуда какого-то солдата и вталкивают его в «джип». Еще несколько солдат впрыгивают в машину вслед за ними. «Джип» оживает, внезапным рывком трогается с места и исчезает из виду. Офицер в красной фуражке и несколько вооруженных солдат еще находятся в доме…
Порядок, кажется, восстановлен. Но я остаюсь у окна, чтобы увидеть, чем кончится дело. Мое сердце бешено бьется, вспотевшие пальцы вцепились в железные прутья. Откуда мне знать, что принесет это происшествие мне и моему сыну?
когда мама заснула после обеда, я вышел из дома на цыпочках и побежал к ономе, и я похвалился рубашкой, которую папа прислал оттуда, куда уехал, а ономе спросил, кто купил мне рубашку, и я сказал, папа, который уехал в идду, а он сказал, что это неправда, что папа ничего мне не может купить, потому что сидит в тюрьме, и что солдаты посадили его в тюрьму за то, что он что-то украл у солдат, и я сказал ему, что он врет, потому что рубашку купил мне папа, и это сказала сама мама, и что папа скоро вернется оттуда, куда уехал, а он сказал, что это неправда, что мой пана вор, и мы долго дрались, и я побил его и набросал ему в глаза песку, и он плакал и плакал, а я убежал… а когда я пришел домой, мама спросила, где я был, и я сказал, что ходил показывать рубашку ономе, а ономе сказал, что мой папа вор и ничего мне не может купить, потому что сидит в тюрьме, и что солдаты посадили его в тюрьму за то, что он что-то украл у солдат, и мама сказала мне: глупый мальчишка, не смей уходить из дому без позволения, и она долго била и била меня, и я плакал, и плакал, и плакал, а когда я уже не плакал, она сказала: если ономе скажет, что твой папа вор, ты тоже скажи, что его папа вор, и она сказала: твой папа не крал ничего, она сказала: твой папа честный человек и скоро вернется оттуда, куда уехал, я непременно скажу ономе, что мой папа честный
Человек должен делать то, что ему следует делать. При этом кто-то может и пострадать, по главной основой решений всегда должны быть законность и целенаправленность.
Сегодня утром в городе была первая публичная казнь. Разумеется, я не хочу сказать, что мрачное зрелище смерти — что-то невиданное в этих краях. Вовсе нет. Преступников, приговоренных к повешению, всегда вешали. Убийства здесь тоже бывали. Преступные шайки нередко расправлялись со своими изменниками и вешали их на деревьях. Но никогда за всю памятную старикам историю этой страны и, уж конечно, ни разу с начала войны не собиралось толпы посмотреть, как за сведение личных счетов будет публично расстрелян военнослужащий.
То, что случилось две недели назад, — обычная история любви и ревности. Однако она внесла в атмосферу страх и тревогу — чувства, с которыми я стараюсь бороться с тех пор, как вступил в должность.
За прошлый год город привык к частым воздушным налетам и нападениям симбийских партизан, от которых эту часть штата еще предстоит очистить. В начале войны по всей стране были обнародованы инструкции по гражданской обороне. Поэтому люди теперь знают, что делать во время воздушной тревоги, когда надают бомбы и зенитная артиллерия бьет по самолетам противника. Люди ищут убежища в подвале, под деревом, у подножия стены, под кроватью — всюду, где можно найти хоть какое-нибудь укрытие. В течение нескольких дней после налета свобода передвижения ограничена. Люди теперь ко всему привыкли и различают на слух автоматы мятежников и федеральных войск. И все же сами звуки стрельбы всегда признак опасности. Поэтому, когда две недели назад послышалась одинокая очередь из автомата федерального образца, мгновенно пронесся безумный слух, что противник в городе, и люди по раздумывая повсеместно поддались панике. Страх. Простой древний страх. Ибо даже когда стало известно, что случившееся — результат обычной любовной распри, люди некоторое время старались не выходить из домов в уверенности, что стрельба даже в спокойное время среди дня — дурное предзнаменование, особенно если она уносит хотя бы одну беззащитную жизнь.
Дело было простое и мелкое, и военный трибунал менее чем за неделю составил о нем суждение — не отличавшееся от того, какое жители города составили для себя, — и вынес свой приговор. Убийца ничуть не раскаивался в содеянном, он так смело, спокойно и красочно поведал свою историю трибуналу, так смаковал каждую незначительную подробность, словно был счастлив, что у него есть возможность высказаться.
Короче говоря, рядовой и сержант ухаживали за одной и той же девушкой. Или, вернее, у рядового была девушка, а сержант постарался ее отбить. Так уж водится. Рядовой быстро понял, что звание дает сержанту бесспорное преимущество. Он молча переживал неудачу, пока злоба не одержала в нем верх над рассудком. Он разузнал, когда сержант отправится на свидание. И в тот ужасный день, увидев, что «лендроувер» выезжает из гаража, солдат взял заряженный автомат и неспешно направился к дому девушки.
Когда он пришел туда, «лендроувер» стоял перед домом. Солдат не спешил. Он взял автомат наизготовку, сильным ударом ноги распахнул дверь. В гостиной никого не было, и он направился в спальню. Там, как бы проснувшись от дремы, на кровати лежала девушка во всей наготе бесстыдства. На спинке соседнего стула висели ремень и рубашка защитного цвета. Девушка вскрикнула, приподнялась и хотела прикрыться. Но автомат был на взводе, и она это знала. Она назвала солдата по имени и умоляла ее выслушать. Но одного взгляда на ее развратную позу было достаточно, чтобы понять, что здесь происходит, и он решил положить конец мерзости. Его злость нашла только одно слово: «шлюха». Он прищурился, стиснул зубы, нажал на спуск — и та-та-та-та-та! Девушка корчилась несколько секунд и рухнула на окровавленные простыни.
В это мгновение из уборной, поддерживая незастегнутые штаны, в спальню вбежал сержант.
— Что?.. — вскрикнул он и оцепенел, и челюсть его отвисла.
Рядовой нацелил ствол сержанту в живот и перевел автомат на длинную очередь.
— Суле, что ты наделал? — От страха и изумления глаза сержанта были широко раскрыты.
Но прищуренные глаза рядового горели безумной решимостью. Он не сказал ни слова.
— Отдай автомат! — закричал сержант и протянул руку. — Приказываю тебе, сейчас же отдай автомат!
Рядовой медленно и решительно покачал головой, не сводя с сержанта безумных, но настороженных глаз, и так же медленно и решительно начал надавливать на спуск. Он задышал чаще, и капельки пота выступили у него на лбу.
— Отдай автомат, говорю тебе!
Глаза и ствол были направлены на сержанта. Глядя солдату в глаза, с протянутой правой рукой, сержант осторожно шагнул вперед. Солдат отступил на шаг, ствол автомата по-прежнему был направлен сержанту в живот.
— Отдай автомат!
Внезапным рывком сержант схватил автомат за ствол и отвел его от своего живота. В этот миг рядовой надавил на спуск, автомат разразился нескончаемой очередью, а соперники начали бой за оружие. При этом сержанту мешали сваливавшиеся штаны, а рядовому содействовали гнев и юность. Автомат продолжал яростно палить неизвестно куда, пока рядовой не заехал коленом сержанту в пах. Сержант дико взвыл и выпустил ствол из рук. Тотчас же рядовой направил огонь в лицо сопернику и превратил его в кровавое месиво. Сержант вскинул руки и рухнул на пол. Рядовой поставил автомат на предохранитель и бросил его на пол. Он стоял над убитым и тяжело дышал от усталости и возбуждения. Он не раскаивался и ничего не боялся. Он слишком много раз был лицом к лицу со смертью, и еще один ее вид не мог его испугать. Кроме того, он давно знал, что успокоится только тогда, когда прикончит сержанта: он слишком долго терпел, а терпению всегда приходит конец. Задыхаясь от ненависти, он наградил сержанта словом «ублюдок» и с размаху пнул недвижную руку, оказавшуюся под его ногой. Он отер пот со лба. Не спеша —
