сало?..
А! Вот оно! Вот что мне мешает ему поверить! Глаза. Сам раскраснелся, праведным негодованием пышет, а глаза трезвые, холодные. И в них, как на экране калькулятора: цифры, цифры, цифры… Сколько заработают, сколько мне отдать придется, сколько на подарки Маше и прочим полезным людям потратить, сколько останется, сколько утаить удастся… И вспомнился мне задушевный друг Олег, который вот так же, тогда, в бане…
— Нет, уважаемый Иегуда, так не пойдет. Во-первых, ссориться с тамплиерами мне и самому — не резон, а во-вторых, подумайте сами: просто так вам храмовники такое не простят. Ребята они — вашего не глупей, и найдут чем ответить. Не слыхали про еврейские погромы? Услышите…
По лицам евреев видно, что если они и не представляют себе кто такие петлюровцы, бандеровцы и эсэсовцы, то с погромами знакомы все равно. И не понаслышке…
— Его высочество абсолютно прав, — негромко, но очень веско произносит вдруг леди де Леоне. — Вам мало событий восемьдесят девятого года? Люди уже и так с подозрением смотрят на ваши дворцы, которые соперничают с королевским, а вы хотите усиливать ненависть христиан и дальше?!
— Безумцы! — басит примас Тук. — Хотите накликать на себя кары небесные и земные?!
— Воспользуйтесь лучше тем, — продолжает Беатрис, не обращая внимания на поддержку своего громогласного воздыхателя, — что его высочество дает вам те же права, что и всем остальным подданным. Призовите своих братьев, которых изгнали во времена короля Генриха, призовите тех, кого сейчас гонят из владений Филиппа-Августа и из Кастилии. Живите здесь, торгуйте, занимайтесь ремеслами, платите налоги, и тогда добрый принц Робер защитит вас от всех напастей…
— …ибо у него светлый ум, верная рука, твердое слово и короткая расправа! — заканчивает замполит Адипатус. — И как сказано: «Блаженный Моисей в осиявшей его лицо духовной славе, на которую никто из людей не мог взирать, показал прообраз того, как при воскресении праведников прославятся тела святых; эту славу уже ныне верные души святых удостаиваются иметь по внутреннему человеку, ибо, сказано в Евангелии, мы открыты лицом».
Это он сейчас к чему? Какие тела святых? Господи, за что же мне такая мука — расшифровывать слова батьки Тука?!!
Но я не успеваю додумать мысль о своих мучениях с бравым примасом из Кентербери, как мое внимание привлекает непонятная картина. Леди де Леоне, только что равнодушно скользившая взглядом по толпе евреев, стоящих перед нами, вдруг приоткрыла рот и сделала странное движение, как если бы пыталась отогнать муху. Затем вгляделась пристальнее, вся напряглась…
Ее тело словно бы зазвенело от невероятного напряжения. Встав с места так, будто прекрасная леди только что проглотила пресловутый аршин, Беатрис неуверенно, но вполне целенаправленно двинулась к какому-то человеку в толпе. Ну, и что она в нем нашла? Мужичок как мужичок: седенький, сухонький, бородатенький. Хотя вот руки…
Руки у незнакомца были явно не купеческие. С такими руками — на пианино играть. Или сейфы вскрывать. Где же это я такие видел?..
Леди де Леоне подошла к мужичку и что-то сказала. Так, эдакой тарабарщины я еще не слыхивал, но седенький сухонький вроде понял. Поклонился в пояс, улыбнулся, а потом быстро затараторил что-то, прижимая руки к сердцу. Нет, определенно: у кого-то я видел такие же руки — тонкие, но, даже на вид, сильные, с длинными ловкими пальцами…
— Ваше высочество, — Беатрис повела дедулю ко мне. — Возможно, вам известен сей человек. Это — личный врач султана Салах-ад-Дина, Моисей бен Маймун.
О как! Врач Саладина?! Круто… Вспомнил! Такие же руки были у хирурга, Ильи Израилевича, который собирал меня после одной не очень удачной вылазки в горы… Именно такие! А Илья Израилевич доктор был — от бога! Так значит и этот — такой же? Ну, надо думать, Саладин — чувак был крутой, и в личные врачи к нему абы кто не прошел бы. Надо бы этого «врача без границ» к себе переманить…
Я приподнялся, чтобы поприветствовать заморское светило медицины, но тут опять вмешался папаша Тук. Он только что освежил свои мысли хорошим таким кубком вина — литра на три-четыре — и вот теперь, громогласно рыгнув, он провозгласил:
— Ага! Знаю я тебя, морда языческая! А ну, расскажи нам всем: от чего умер богомерзкий Саладин? Тут вот некоторые сомневаются, что его не наш принц копьем сразил! Правду говори, язычник!
«Врач-вредитель» — а как я еще должен именовать этого славного сына еврейского народа? — приятно улыбнулся и с поклоном произнес:
— О могучий и многомудрый учитель закона, чье объемное чрево, свидетельствует о великом здоровье, ниспосланном ему богом, и не менее великом аппетите, коим нельзя не восхититься! Твои уста изливают на нас водопад чистейшей правды, ибо прежний мой хозяин и повелитель, славный султан Салах-ад-Дин, был сражен копьем принца, от коей раны у него и развилась желтая лихорадка, сделавшая невозможным успех моих скромных стараний во врачевании его раны. По воле единого бога он переселился в иной мир, откуда и взирает теперь на нас благосклонно, ибо там уже нет ни распрей, ни войн, ни страданий, ни нужды…
Но, произнося эту белиберду, Айболит посмотрел на меня, и губы его чуть тронула хитренькая усмешка. Я усмехнулся ему в ответ: что я — сам не знаю, что все это вранье?..
А лепила, тем временем, повернулся ко мне и продолжил:
— Слава о мудром правлении и великих деяниях ваших, о принц, докатилась и до наших мест. И я возжелал отправиться в путь, дабы окончить свои дни — ибо я уже немолод — под вашей надежной защитой и опекой. Я же, ничтожный, могу принести вам и некоторую пользу — пусть малую, но пользу, ибо мне говорили, что я достиг некоторых успехов на пути врачевания ран и болезней, что насылают на нас извечный враг человеческого рода и его приспешники. Следуя путем премудрого ибн Сины…
Ибн Сина? Авиценна, что ль?
Я опять ляпнул последние слова вслух, но старичок не удивился, а лишь просиял:
— Вам знакомо учение этого великого мужа?
— Ну… Так… С пятого — на десятое…
— Воистину, правы были те, что говорили мне о великом сыне короля ференгов Ричарда, коий мужеством, отвагой и славой не уступает своему отцу, а мудростью и милосердием — во сто крат превосходит!
Он продолжает рассыпаться в похвалах и славословиях, на авзгляд его умных цепких глаз уже шарит по залу. На мгновение он останавливается на Маше, становится пристальным и… Широко улыбнувшись, Айболит заявляет:
— О, дивная владычица, затмевающая красой розы райских кущ, позвольте мне сказать вам, что ваше ожидание сделало вас еще прекраснее, ибо нет и не может быть на свете ничего лучшего, чем женщина, дарующая миру новую жизнь…
О чем это наш «дохтур» тут поет? А чего это Маня покраснела? Что-что он там про «новую жизнь»?..
— Моя дорогая, это — правда? У нас будет ребенок? Правда?!
— Я не знаю точно, — смущенно бормочет моя ненаглядная, — но я уже думала…
Как-то я не запомнил, когда схватил Машеньку на руки и закружил по залу. Она счастливо визжала, и, хотя требовала, чтобы я поставил ее немедленно, в тоже время все сильнее и сильнее прижималась ко мне. Блин! Я — отец! Класс!..
А вот кстати: Айболит — в натуре Айболит! С одного взгляда определить, когда живота еще и в помине нет. Круто! Может он еще и пол ребенка без УЗИ определять умеет?..
Усадив Машу на место и выслушав поздравления всех присутствующих, а также пригласив всех, включая евреев, сегодня же вечером на пир, я обратился к этому… как его?.. Моисею бен Пирамидону:
— Слушай, доктор, а как же это ты определил, что она — беременна? Ведь еще никто ничего не знал, даже она сама не больно-то уверена…
Он пускается в объяснения, перечисляет признаки и приметы, но все они такого свойства, что я в них тут же запутываюсь…
— Ладно-ладно! Хватит! Считайте себя принятым на работу, на должность главврача ЦКБ. Слушай, Моисей, а вот пол ребенка ты предсказать можешь?
