дверь и… Мать моя! Людмила?! А она-то что тут делает?!!
Навстречу мне из экипажа вышла моя завучиха Людмила Анатольевна Ганецкая. Вернее — ее точная копия. В свое время мы изрядно попортили друг дружке крови: я ей — своим «примерным» поведением, она мне — чуть ли не еженедельными вызовами родителей в школу. Так что уж ее образину я узнаю даже в полной темноте. «Ты, Гудков, позоришь высокое звание советского пионера!..» Бляха, надо же какое сходство: тощая, что твой скелет, прямая, будто жердь, с жиденькими седыми волосами, выбивающимися наружу из-под платка и узкогубым, тонким злым ртом… Твою ж мать!..
Разве что наша Ганецкая никогда бы так не раскрасилась, но это, впрочем, еще хуже! Труп в румянах, гроб в известке!..
— Рада приветствовать вас, царственный внук наш, — скрежещет бабуля. — Вижу, что вы ждали меня с нетерпением. Но к чему столько воинов? Уж не готовится ли нападение неведомого мне врага?
В натуре, Людмила. Даже голос такой же противный, словно железом по стеклу…
— Дражайшая моя бабушка, я рад приветствовать вас у себя в гостях! — я галантно склоняюсь и целую ее сухую пергаментную лапку.
Эк тебя перекосило! А вот то-то: в гостях ты здесь, бабуся, в гостях…
— Никакой опасности от врага нет, дорогая бабушка, — бойко продолжил я, улыбаясь во весь рот. — Я просто хотел, чтобы вы погордились моими успехами в деле создания армии.
И, не дожидаясь ее согласия, я поволок ошалевшую бабку вдоль парадного строя.
— Здравствуйте, товарищи Шервуд-Нотингемцы!
— Zdrav jelam, ваше величество! — орут в унисон шесть сотен луженых мужских глоток.
Бабуля вздрагивает. Видно, что дисциплина производит на нее неизгладимое впечатление…
— Здравствуйте, бравые швабы!
— Zdrav jelam, ваше величество! — гремит над Тауэром с приветствие с немецким акцентом.
— Здорово, молодцы-валлисцы!
— Zdrav jelam, ваше величество!..
После того, как оторались последние, я отвожу в сторону в конец ошарашенную Альенор и киваю Энгельрику. Тот встает в стременах:
— Парад! Smirno! К торжественному маршу! На одного линейного дистанция! Первый полк — прямо! Остальные — напра-ВО! Шаго-о-ом… АРШ!
Жаль, что здешние музыканты не умеют играть «Прощание славянки», а то вышло бы еще круче, но и марш под грохот барабанов и яростные выкрики «I — raz! I — raz! I — raz, dva, tri!» уже производят на старушку и ее свиту неизгладимое впечатление. Проходя мимо нас, шеренги делают «равнение направо», и самозабвенно орут «Спартак — чемпион!» Ну, че, бабуля? Как зрелище?..
Позже, на официальном обеде, я представил своей «обожаемой» бабуле свою обожаемую супругу. Узрев перед собой дважды королеву и великую герцогиню Аквитанскую, Машенька было чуть подрастерялась, но быстро освоилась и вскоре весело щебетала с бабушкой о счастливой жизни, о неземной любви к своему супругу, и не менее неземной любви самого супруга, о его — моих, то есть — героических деяниях, и так далее, и так далее, и так далее. Бабуля, казалось, благосклонно внимала, даже скрежетала ответные ободряющие реплики, но иногда бросала на меня такие взгляды… Вот словно прямо сейчас и спросит: «Ну, что, Гудков? Опять за свои дикие выходки принялся? Позорище!..»
Улучив мгновение, я слинял из-за стола и рванул к Ингеборге. Та уже ждала меня в своих «тайных» покоях, изнывая от нетерпения. Не успел я войти, как она накинулась на меня:
— Ну?.. Что?.. Она вам уже что-нибудь сказала?..
— Ничего, ваше величество. Пока — ничего, кроме «здрассте»…
— А ваши войска? Вы думаете, они произвели на нее должное впечатление?
— Должны были, моя королева, должны… Во всяком случае, рыцарей ее свиты они точно напугали…
— Это замечательно, — ее взволнованный голос теперь звучит и спокойнее, и теплее. — В свите леди Альенор найдется немало славных воинов, которые умеют воевать. Хорошо умеют, — она нажимает на последнее слово. — И если они испугались, то сумеют напугать и свою хозяйку…
…Вдумчивой беседы с бабушкой не последовало ни в день прибытия, ни в следующий после приезда. Старушка-веселушка с неженским упорством и несвойственными ее возрасту энергией и проворством лезла буквально в каждую щель, расспрашивала всех и обо всем, не гнушаясь даже конюхами и кухонными мужиками, но вот с «любимым внуком» все никак не могла выбрать времени для серьезного разговора. От такого поведения леди Алианоры, я сперва слегка растерялся, а потом не на шутку запаниковал. Не означает ли это, что я раскрыт, и очень скоро все вокруг узнают суровую правду о самозванстве и вообще… Как-то очень живо представилась следующая картинка: встает эта Алиенора Людмиловна Ганецкая- Плантагенет и скрежещет своим «ангельским» голоском, что принц ваш, мол, никакой не принц, а вовсе даже Роман Гудков из девятого «Б» — известный хулиган и кошмар всей школы. Ну, не так, конечно, скажет, но все-таки…
— …Вы напрасно беспокоитесь, ваше величество, — Дапкунайте Французская ласково и успокаивающе погладила меня по руке. — Алиенора просто не может решить: что вам говорить и что предлагать.
Это я не выдержал напряжения и рассказал о своих страхах Ингеборге. Разумеется, в рассказе были опущены некоторые подробности: я — сын Ричарда, и точка! Но все остальное — выложил.
Экс-королева Франции выслушала меня со всем возможным вниманием и задумалась…
— Видите ли, мой король — наконец произнесла она. — Алиенора очень умна, но, думаю, сейчас она решительно не может понять: с чем ей довелось встретиться на этот раз? Простите, но… — Она замолчала, словно собираясь с духом, и вдруг выпалила, — Согласитесь, ваше величество: если бы византиец увидел в своей стране область, в которой живут по франкским законам — он ведь тоже удивился бы и не знал, как ему это понять и что делать, не так ли?
Я плохо представлял себе Византию и ее повседневную жизнь, кроме щита Вещего Олега у них на воротах, но уловить смысл высказывания было несложно. Действительно, бабка столкнулась с чем-то абсолютно непонятным и теперь лихорадочно соображает, наподобие киношного генерала-Михалыча: «Что это было?». Надо думать, у нее масса вопросов, на которые она хочет получить толковые ответы, но баба она — неглупая, много пожившая и много повидавшая, а потому знает две простые истины: «Хочешь получить умный ответ — спрашивай умно» и «Чтобы задать правильный вопрос, надо знать восемьдесят процентов ответа». Так что и молчит моя драгоценная бабушка, как рыба об лед…
…Заговорить со мной «баба Аля» отважилась лишь за день до своего отъезда. После завтрака, когда я уже собирался показать ей свои новые суконные мастерские, организованные евреями с целью скорейшего снабжения армии однотипным обмундированием, старуха, накрашенная еще более густо, чем обычно, вдруг сцапала меня за руку:
— Мой владетельный внук, я желала бы поговорить с вами наедине, — проскрежетала она.
Пришлось вместо приятной прогулки к брату Иегуды бен Лейба Эфраиму, тащиться с бабушкой в пустой тронный зал и ждать, пока там затопят камины. Попутно Маленький Джон получил указание проводить леди де Леоне — королеву Франции инкогнито — в потайную комнатку, откуда можно было, спрятавшись, видеть и слышать все происходящее…
Но вот, наконец, все приготовления сделаны, слуги, выставив на стол несколько кувшинов вина, печенье и яблоки, удалились, и мы остались с глазу на глаз. Если не считать Маленького Джона, разумеется, но с чего бы герцогине Аквитанской считать телохранителя за человека?..
— Итак, дражайшая моя бабушка, мы с вами одни, — для пущей убедительности я обвел рукой пустынный зал. — О чем же вы хотели со мной говорить?
— Итак, мой дражайший внук…
Блин! Она еще и передразнивает!..
— Скажите мне, вас ведь воспитывали наваррцы?
Ух, ты! С места — и в карьер! Скажу «да» — попросит поговорить с ней по-наваррски, скажу нет —
