бригады, вернулся оттуда быстро. Был он явно не в духе. Подчиненные старались не попадаться ему на глаза, хотя знали, что командир отряда — человек тактичный, обладает высокой выдержкой, и его личное настроение никогда не сказывается на служебных взаимоотношениях с людьми. От Чекова доставалось лишь тем, кто пренебрегал уставными требованиями, нарушал дисциплину или относился к исполнению своих прямых служебных обязанностей спустя рукава.
Чеков считал, что командир бригады напрасно обвинил личный состав его отряда в медлительности, нерасторопности при обследовании фарватера и причалов Новороссийска. Люди работали без устали, уже забыли, когда сходили на берег. Они знали: идет война, фашистские самолеты сбрасывают мины, и, чтобы обеспечить безопасное плавание кораблей и транспортных судов, приходится трудиться и днем и ночью. Материальная часть поизносилась, требует замены, не выдерживает нагрузки, а военные моряки порой без сна и отдыха выполняют боевую задачу.
— Ничего знать не хочу, — говорил командир бригады, — Обеспечить безопасный проход кораблей и судов в районе базы — наша наиглавнейшая задача. Надо выжать все, на что способны техника и люди.
Командир отряда созвал старшин-водолазов. Подчиненные знали: раз Чеков не в духе, совещание будет коротким. Так оно и получилось.
— Я знаю, что вы работаете много и устали, — сказал командир. — Но идет война, отдыхать некогда. Завтра из Новороссийска выходит большой караван. Задача — к утру доложить в штаб бригады, что фарватер чист. Все! Можете разойтись.
Водолазы расходились неохотно. Почему их не выслушали, не спросили мнение каждого?
Первым вышел из каюты командира водолаз Терещенко.
— Пойдемте, хлопцы, покурим, — предложил он.
Все потянулись за ним. Пошел и боцман Василий Петрович Царев, который не курил.
— Совещание считаем продолженным. Выкладывайте, какие мысли созрели в голове. — Терещенко испытующим взглядом окинул своих товарищей.
«Совещание» проходило бурно. Терещенко сказал:
— Не пора ли нам прекратить топтать ил и мутить воду? На своих двоих далеко не уедешь. Кавалерия куда подвижнее матушки-пехоты.
— Это известно каждому, — вставил боцман Царев. — Но еще никто не придумал для водолаза подводного коня. А ногами по дну действительно много не нашагаешь.
— Говоришь, никто не придумал подводного коня? — Терещенко лукаво сверкнул глазами. — Я придумал. Оседлаем мы обыкновенную беседку, с помощью которой красят борт корабля. С кормы спустим ее в воду. Посадим на нее водолаза, и пусть тянут его на буксире. И ноги не устают, и скорость, как у кавалериста. Посматривай вперед да по сторонам.
— А заметил мину — стоп «лошадка», — оживился Царев. — Слез, остропил находку и дальше в путь.
— Конечно. Главное — обнаружить мину, а там уж ею займутся другие; остропят, отбуксируют в сторону от фарватера и, если надо, уничтожат.
Царев заметил:
— Постой, постой. Ведь на каждую остановку затрачивается время. Предлагаю вот что. Пусть каждый водолаз берет с собой простенькие буи — деревянную чурку с намотанным на нее пеньковым линем, к которому подвязан булыжник. Мчится водолаз на своем «коне», видит мину. Бросил рядом с ней булыжник, буек всплыл и обозначил опасное место. А водолаз продолжает путешествие на своей беседке...
Командир отряда, случайно проходивший мимо куривших, остановился, услышав этот разговор. «Ну, и молодцы! Ведь надо такое придумать — скоростной метод обследования фарватера. Скоростной и вполне надежный. Время не терпит. Предложением подчиненных надо воспользоваться немедленно».
Чеков подошел ближе.
— Очень ценные мысли вы здесь высказывали. Вам, Василий Петрович, — обратился командир к боцману Цареву, — поручаю всю организационную работу — подготовить беседку, придуманные вами буи, прочный буксир, проинструктировать водолазов.
Через полчаса все было готово. Два катера вышли на фарватер. Погода стояла ясная, солнечная. Водолазов спустили под воду и начали буксировать на малой скорости в полутора метрах от грунта. Надежная полоса обследуемого дна была шириной до 6 метров.
Дело продвигалось быстро. Водолаз, сидя на беседке, не уставал, мог дольше пробыть под водой, что тоже экономило время. В общем, скорость обследования увеличилась раз в десять.
Сзади следовал еще один катер. Находящийся на нем водолаз был полностью подготовлен к спуску под воду, только сидел без шлема. При обнаружении мины всплывал буек, и этот водолаз, надев шлем, отправлялся на грунт, чтобы быстро остропить мину и отбуксировать в сторону от фарватера. А там уже ее обезвреживали.
К вечеру Михаил Федорович Чеков доложил командиру бригады, что фарватер чист, обнаруженные четыре фашистские неконтактные мины обезврежены.
— Вот и хорошо, — ответил командир бригады. — А вы говорили, что задание невыполнимое. Матросы подсказали? Я и рассчитывал на смекалку моряков.
В начале мая 1944 года меня вызвал капитан 2 ранга Корнилов и приказал:
— Срочно выезжайте в Керчь и организуйте переправу боезапаса через пролив.
Задание было серьезным. На автомашинах и паромом предстояло перебросить с косы Чушка до станции Керчь-1 большое количество боезапаса. А транспорт — одна полуторка.
Я прибыл в Керчь, но Гурский не мог выделить мне ни одной машины; ничем не смог помочь и оперативный дежурный базы. Пришлось идти к начальнику тыла Приморской армии полковнику Алексееву. Тот обрадовал:
— Ладно, машин семь выделю, только не надолго. Нужны самому. Знаешь, наверное, что уже начались бои за Севастополь.
Выделили восемь автомобилей. С таким количеством машин можно было бы перебросить боезапас в Керчь за день, если бы не пролив. Ходили через него всего два парома небольшой грузоподъемности. Но в решении этой трудной задачи подбадривала волнующая весть: «Севастополь освобожден!»
В этот радостный день со своим громоздким хозяйством мы находились на таманском берегу Керченского пролива — на косе Чушка. То, что называлось «паромами», было обыкновенными спаренными баркасами. На них настлали палубу из досок, и переправа готова.
Два таких «парома» курсировали через пролив от зари до зари. На каждый из них брали две, а иногда лишь одну автомашину. Людей же и автомобилей было так много, что трудно себе представить, когда все это окажется на крымском берегу. А войска, жители Крыма, возвращающиеся в родные места, все прибывали и прибывали.
Чтобы обеспечить переправу, был создан специальный пропускной пункт. Он и установил очередность переброски грузов и людей на другой берег пролива.
Настала и наша очередь. Несколько сот глубинных бомб прошли через руки воинов нашей группы. Мы устанавливали их на автомашины, переправлялись на противоположный берег пролива, везли до железнодорожной станции Керчь-1. Там сгружали боезапас около вагонов и возвращались за следующей партией.
Когда все бомбы были перевезены на станцию, подчиненные Гурского погрузили их в вагон. Поездом боезапас был доставлен до станции Сирень, а там опять потребовалось перегружать его в автомашины, так как Камышловский железнодорожный мост был взорван.
В Севастополь мы прибыли через несколько дней после его освобождения — 13 мая 1944 года. До боли сжалось сердце в груди — так было жутко смотреть на этот когда-то цветущий красивый город.
По бухтам — никакого движения. Из воды торчало несколько матч потопленных кораблей. Причалы разрушены и многие из них заминированы. Но люди были жизнерадостны, несмотря на то, что еле-еле ходили от переутомления.
Места, где нам предстояло хранить боезапас, были взорваны. До прибытия основной массы людей, обслуживающих склады, требовалось многое сделать по благоустройству территории.
Под жилье использовали угол сарая, сильно разрушенного взрывом бомбы. Установили койки, одеял
