Но как только я сел напротив нее, на скамейку, ее веки разомкнулись, и она глянула сначала на меня, а после на Малого. Вернула взгляд на меня и улыбнулась, но как-то устало что ли.
— Виктор, — произнесла своим дрожащим голосом, хотя в молодости он был у нее таким звонким и задорным. Но время берет свое. — Ты пришел, мой друг. А я вот сидела и ждала тебя.
Она улыбнулась вновь, и усталость с ее лица как рукой сняло, а в глазах появился детский беззаботный и до одури счастливый огонек.
— Почему тебя так долго не было? — а вот в ее голосе появились нотки обиды, но столь мимолетные, что их можно было и не заметить.
Даже в свои пятьдесят девять лет Жюли была красавицей. Кожа гладкая с лишь небольшим намеком на морщины. Волосы, правда, поседели, но даже среди белых волосков появлялись все те же каштановые.
— Извини, — говорю я и беру ее руки в свои. — Был занят на работе.
И вновь улыбка. Она аккуратно достает свою ручку и тянется к вороту своего свитера, — утро выдалось прохладным, — и потянула за цепочку, что висела на шее. И совсем скоро в ее руке появилась фигурка пса, которую я ей передал пару лет назад.
— Ты искал этих милых зверушек? — голос у нее такой невинный, что тут просто нельзя ответить ложью. Детям нельзя врать, а ведь она именно ребенком и была. Возможно, тело ее и было старо, но разум, пусть и воспаленный травмой, — это был разум ребенка.
— Да, именно их и искал.
Она сжимает фигурку пса и что-то видит. Я не могу знать, что именно, но догадываюсь, что она смотрит мое прошлое. Со способностью пса я был знаком и прекрасно понимал, что так Жюли могла узнать намного больше, чем получить, просто пребывая каждое утро в этом кресле в саду. С фигуркой пса она оживала. По-своему, но оживала.
Хотя у предмета была своя цена. Жюли совсем забыла английский и всю свою жизнь в США, до инцидента с вирусом «Армагеддон». И я был готов заплатить такую цену, если ей стало легче в чем-то другом, и это было именно так. Она стала запоминать какие-то события из жизни пансионата. Вспоминала книги, которые прочла за свою жизнь и многое другое. Но совсем скоро, мне придется вернуть ее к забытию.
Мне еще предстоит извиниться перед Жюли, но ведь это все ради Элизабет. Жюли должна это понять. Нет, она обязательно поймет и скажет: «Иди! Она тебя ждет!»
Долгое время мы сидели вместе, и она рассказывала мне разные истории. О соседке, которая в молодости была талантливой актрисой. О докторе Перье, который назначил ей очередную процедуру. О том старичке, что живет в палате «248» и вот в данный момент пытается пробежать кружок вокруг небольшого футбольного поля. Он присылал ей цветочек.
Как мне не хватало этих, с одной стороны, глупых историй, а с другой — таких жизненных. Не хватало Жюли, вечно рассуждающей обо всем, что ее окружало и этом взгляде, который всегда направлен в небо, чтобы увидеть солнце и понять, что даже этот день прожит не зря. Эта не ясная мне старческая философия жизни, которая кажется такой медлительной, но с возрастом появляется другой термин: «рассудительной».
Малой же нас почти не слушал, да он нас и не понимал, поэтому он внимательно читал какую-то книгу, которую на всякий случай захватил с собой. Да и Жюли до него не было никакого интереса. К ней вновь приехал я и это был повод праздновать. Нет, не так, как представили бы многие. Праздновать можно и в душе. Тихо, чтобы никто не мог услышать, но так радостно, что улыбка даже при явном усилии не сползет с твоего лица. Именно такой и была Жюли. Даже в старости и с болезнью, она оставалась живой!
Но все рано или поздно должно закончиться и наша с ней встреча должна была подойти к концу. Мне даже ничего не нужно было говорить. Жюли понимала все сама.
— Тебе пора уходить, Виктор. Мне было очень приятно тебя видеть.
А я сидел и смотрел на нее. Я не мог что-либо сказать. А ведь я приехал сюда за фигуркой пса. Я должен был его забрать ради Элизабет. Но я не мог оставить свою лучшую подругу в беспамятстве. Но Жюли, словно прочла это у меня в глазах и вложила фигурку мне в руку.
— Он нужен тебе больше чем мне. Песик уже сослужил мне службу и ему пора послужить тебе. Иди, Виктор. Она ждет тебя. Я знаю.
Я только и смог, что выдавить из себя:
— Спасибо.
Она вновь улыбнулась и похлопала меня по руке.
— Иди.
Мне было очень тяжело, но я поднялся. Улыбнулся ей напоследок и не сказал этого страшного «Прощай!», так как в глубине души надеялся, что увижу ее вновь. Но понимал, что вряд ли наша встреча состоится еще раз.
А она смотрела так, словно и не думала о том, что мы больше не увидимся, хотя по ее же словам понял, она знала это еще тогда, как только я пришел сюда. Она знала больше, чем говорила или показывала. Но этот взгляд я, наверное, никогда не смогу забыть.
Провожала меня и знала, что больше не увидит, но делала это так, что в душе оставалось это маленькое зернышко надежды. И чувствовалось, что оно вырастет в прекрасный цветок нашей новой встречи. И я никогда не отпускал от себя эту надежду, хотя и знал, что все будет не так, как нам того хотелось бы.
Малой поднялся следом за мной и когда мы уже уходили, я услышал, как звонкий голос Жюли, словно вернувшийся из молодости, читает стих о любви:
ГЛАВА 3
НЕДОСТАЮЩЕЕ ЗВЕНО
Все разваливалось прямо на глазах. Все, что с таким трудом было создано, просто-напросто
