много месяцев назад выбрал в отцовой конюшне. С другой стороны, а кто не изменился бы после такого путешествия? После Анлейна, Андурана, Кар Крайгара? Попона потеряла былой блеск, уже не так выпукло проступали мускулы. Кейнин еще помнил, как конь вскидывал голову и печатал шаг тем утром, когда они выезжали из ворот Хаккана, и Вейн ехала рядом с ним. Куда делось то великолепное высокомерие?
— Мы оба уже не те, что были, а? — прошептал он коню.
Игрис со своим конем устроился рядом.
— Подошли остальные, — доложил щитник.
Кейнин оглянулся. Действительно, к ним один за другим, вытянувшись в длинную цепочку, приближались сорок или около того всадников, все, что осталось от его воинов. Они промокли и выглядели совершенно измотанными. И кони были истощены до предела.
— Нет сигнала от вестника, что мы выслали вперед? — спросил Кейнин.
— Нет еще. Но он не мог опередить нас больше, чем на один-два часа.
— Очень хорошо. Мы здесь остановимся, но только чтобы накормить и напоить лошадей. Отдохнем, когда получим то, за чем пришли.
Игрис коротко кивнул.
Кейнин спрыгнул с коня и осторожно повел его в поводу по тропинке в густой траве. Вот уже день, как у них кончился взятый в дорогу овес, да и собственные запасы еды почти иссякли. Что бы ни произошло за сегодняшний, едва начинавшийся день, Колдерв должен обеспечить их всем необходимым для обратного пути через Кар Крайгар. Интересно, что они найдут по возвращении в Андуран? Он уделил мысли о Вейн всего лишь миг. Скоро он ее увидит.
Конь щипал траву. Дождь усиливался. По спине барабанили крупные, тяжелые капли. Кейнин передернул плечами; он предпочел бы чистый, сухой снег такой мозглой и пробирающей до костей зиме.
— Правитель, — крикнул кто-то. — Люди!
Он обошел коня сзади и посмотрел туда, куда указывал воин. Там из леса на плоскую болотистую равнину долины стремительно выкатывались киринины. Их было множество. Огромной волной, которая текла сквозь тростник и кустарник, они устремились к большой реке. К устью Дерва, к Колдерву.
— Это Белые Совы или Лисы? — спросил он.
Никто не ответил. С такого расстояния еще трудно было что-то определить.
— Лесные твари! — сорвался на крик Кейнин. Даже теперь, когда сам он думал, что избавился от них, мелкая возня, которую затеял Эглисс и его дикари, вызывала у него досаду.
— Это, должно быть, Белые Совы, — предположил Игрис, вглядываясь сквозь пелену обрушившегося дождя. — Им нужен лагерь Лис в устье реки.
Кейнин вскочил в седло. Дождь уже промочил ему голову и спину. Отряд помчался, оглашая воздух криком и бряцаньем оружия, но Кейнин этого не слышал, он направил коня к Колдерву. Там было будущее, оно ждало его, ему оставалось только двигаться вперед. Он уже обнажил меч.
— Бойня зовет нас! — выкрикнул он. — Мы едем!
VII
За шатром, в котором обитал Голос Белых Сов, в выложенной камнем яме под кровлей дубовых сучьев, которые от времени, дыма и высокой температуры стали твердыми как камень, жарко пылал токир. Днем и ночью, в снег и ветер, священный огонь клана горел всю долгую зиму. О нем заботились избранные блюстители, которые кормили его и следили за ним. Когда придет весна, и Голос пропоет над пламенем, народ начнет расходиться, и каждый а'ан заберет с собой одну-единственную горящую головню, чтобы, в какие бы дебри Анлейна ни забрел а'ан в своих летних блужданиях, в каждом походном костре светилась частица яркой души клана.
Группа воинов привела на'кирима Эглисса, связанного и с куском кожи вместо кляпа во рту, именно к шалашу Голоса. Они привязали его к песенному столбу, воткнутому в землю возле палатки Голоса, и, скрестив ноги, сели ждать. Они ждали много часов. Солнце прошло почти все небо. Облака, зыбкое и иногда рассеивающееся одеяние Блуждающего Бога, появлялись и исчезали. На'кирим стонал, кровь текла у него по запястьям и из уголков рта там, где его повредил кожаный кляп. Наконец из шалаша вышла маленькая девочка, с выкрашенными красной ягодой волосами и с дырочками, проколотыми в щеках, и пригласила одного из воинов зайти внутрь. Примерно через час он появился и вяло кивнул. На'кирима развязали, выдернули изо рта кляп и поставили перед Голосом.
Он стоял перед пожилой женщиной с морщинистой кожей и волосами цвета луны на воде. Там были и другие — мудрые главы а'анов последнего лета, певцы и сказители, могильщики и кейкирины со своими костяными ожерельями, — но заговорил с на'киримом только Голос.
Они разговаривали долго, старуха и полукровка, и о многих вещах. Они говорили об истории клана, о борьбе с хуанинами в Войне Порочных и о прошедших с тех пор столетиях. Они говорили о зле, творимом теми, кто правит городом в долине, их топорах и огне, которыми они уничтожают деревья в землях Белых Сов, и их стадах, которые все глубже проникают в Анлейн. О жизни на'кирима, его бегстве ребенком от Белых Сов и возвращении с приношением в виде подарков и обещаний от холодных людей с севера. Эти суждения, как нити, переплетали прошлое с настоящим. Только под конец они заговорили о союзах, вызванных необходимостью, о надеждах и преданных ожиданиях.
Голос тихо спросил его, почему правитель, чья армия прошла через леса Белых Сов, теперь отвернулся от своих друзей и забыл их. Почему обещания дружбы, которые на'кирим принес от имени правителя, превратились в прах. На'кирим ничего не смог ответить, но вместо этого заговорил о дороге зла, которую он прошел. Он говорил, и теперь Белые Совы поняли, что он часто делал это и раньше, на языке, который ложь превращал в правду, который растлевал рассудок и выворачивал суждения наизнанку.
Будь их меньше в шалаше, они, может быть, опять обманулись бы, но сейчас все были готовы к опасности, которую нес с собой этот на'кирим. Поэтому некоторые начали кричать, другие петь, чтобы заглушить его ядовитые слова, а некоторые стали лупить его палками.
Он просил и умолял, но, в конце концов, это был его судный день. Как бы долго он ни отсутствовал, но он вышел когда-то из их народа, и они поступят с ним, как должно. Голос произнесла свое суждение, и на'кирима выволокли из шатра.
На'кирим сопротивлялся и кричал, когда его уносили из во'ана. Он говорил тем голосом, который угрожал опустить пелену на мысли воинов. Его били древками копий до тех пор, пока он не замолчал и не перестал шевелиться. На'кирима тащили вверх по долине.
Они забирались все выше и выше, пока не достигли согнутых ветрами деревьев и трава под их ногами не стала грубой и труднопроходимой. Они продолжали двигаться и после полудня, пока не проткнули крышу Анлейна и не вышли на заболоченную, поросшую вереском местность, служившую границей между лесом и небом. И они шли еще дальше среди скальных гребней и ущелий. По прошествии времени они снова начали спускаться и, наконец, вышли на выступ, вокруг которого рос лес. Они добрались до Избавительного Камня.
Огромный, в два человеческих роста, одинокий валун покоился там, где его оставил Блуждающий Бог. Камень сплошь зарос лишайником более древним, чем клан, и даже более древним, чем сами киринины. Среди неисчислимых оттенков серого и бледно-зеленого кое-где виднелись более темные пятна. Черные полосы, которые больше не смывались. Они оставили в большом камне глубокие следы, бегущие вниз как следы полночных слез из двух аккуратных, с гладкими стенками гнезд, расположенных в верхней части лицевой стороны камня.
Воины положили на'кирима на землю и сорвали с него одежду. В сумрачном, приглушенно- аквамариновом вечернем свете его кожа казалась нежной, пепельно-серой. Он задергался, но они его удержали. Ему опять заткнули рот камнем, завернутым в лоскуток. Один из них вытащил две заостренных, крепких ивовых палки, каждая длиной с руку и не толще большого пальца. На'кирим начал извиваться, но киринины работали быстро, чтобы он не попытался применить какую-нибудь уловку, воспользовавшись
