Каррингтоны входили в этот замкнутый круг общения, говорило в их пользу.
Джеймс выглядел оживленным, хотя почему-то морщился иногда и подносил пальцы к виску, но тут же опускал руку. Роуз внимательно следила за ним: вот он повторил движение, снова, снова… Дождавшись, пока Диана заговорит с официантом, подошедшим к столику, и лорд Каррингтон отвлечется тоже, Роуз тихо спросила у кузена:
– У тебя болит голова?
– После того взрыва – часто, – шепнул он в ответ. – Нужно время, чтобы последствия миновали.
Ей нравилось, что он теперь отвечает на вопросы прямо, и, хотя ни до чего действительно серьезного, вроде разговора в каирском переулке, не доходило, Роуз ощущала, как между нею и Джеймсом возникает уже совсем другое доверие – доверие заговорщиков, доверие неслучайных преступников.
Не приснился же ей тот поцелуй.
– Возможно, тебе стоит уйти к себе?
– Это будет невежливо.
И он досидел до конца ужина, даже говорил комплименты дамам, только смеялся тише и иногда морщился.
Когда распрощались с Каррингтонами, Роуз дошла вместе с Джеймсом до его каюты. Они остановились рядом у двери, в свете покачивающегося фонаря, от которого тянулись по палубе длинные тени. Море шумело, плескало в борт пологой волной, и «Венто» тяжело переваливался с боку на бок. Роуз слышала шаги в конце палубы и характерные звуки: кого-то тошнило, кто-то перегибался через борт, мучимый морской болезнью. Не упал бы, подумала она отрешенно.
– Возможно, тебе следует провести в своей каюте все время плавания? – предложила Роуз, вглядываясь в тени под глазами Джеймса. – Ты выглядишь утомленным.
– Мне немного сильнее досталось, чем тебе, – объяснил он, – и я рад этому.
– Если бы не бортик…
– Да. Но будет неправильно так поступить с тобой и с Каррингтонами. Они так обрадовались нашему присутствию…
– Джеймс, я беспокоюсь о тебе.
Он взял ее руку – сейчас Роуз была без перчаток – и коснулся губами ладони. Теплое, запоминающееся прикосновение, которое она поймала, как бабочку.
– Мне приятно это слышать. Я тоже беспокоюсь о тебе.
– Почему?
Он ответил после долгого молчания:
– Не хотелось бы причинить тебе боль, но, кажется, это неизбежно…
– Джеймс!
– Неизбежно и взаимно. – Он отпустил ее руку. – Отправляйся спать, Роуз. Если я капитан этой экспедиции, ты должна мне подчиняться, помнишь? – И добавил еле слышно: – Не беспокойся. Мы с тобою умеем выживать, не так ли?
Он подождал, пока Роуз войдет в свою каюту, и только тогда открыл дверь своей.
Миссис Браун при свете лампы читала Библию, желтые пятна прыгали по страницам.
– Ужин прошел хорошо, миледи?
– Да, – ответила Роуз рассеянно. – Очень хорошо… Миссис Браун, где наша настойка от головной боли?
– Для вас, миледи?
– Для Джеймса. – Я смешаю настойку и отнесу.
– Миледи…
– Да?
– Вы ведь будете благоразумны?
Глядя в ее спокойное лицо, Роуз кивнула:
– Я постараюсь, миссис Браун.
Глава 16
«Многие отправляются в путь, чтобы что-то приобрести, однако зачастую случается так, что вместе с этим мы что-то теряем. Иногда – иллюзии, иногда – деньги, но самое страшное – мы теряем людей. Людей, с которыми были или хотели бы быть. И тогда, стоя над осколками того, что было нашей мечтой, мы думаем: действительно ли оно того стоило?..»
На следующий день море улеглось, и дальнейшее плавание проходило так, как и положено в этих широтах: веселое солнце на ярко-голубом небе, легкая дымка в вышине, хорошенькие белые барашки на низких волнах и неповторимый запах корабля. «Венто» шел по Средиземному морю, собирался сделать остановку на Мальте и потом, через море Альборан, пройти Гибралтар. Звонкие названия казались старинными монетами, которые перебираешь, когда хочется вспомнить прошлое.
Роуз, Джеймс и Каррингтоны много времени проводили на свежем воздухе, сидя в креслах на палубе и беседуя на разные темы. К концу второго дня Роуз начала подозревать, что Оливер всерьез заинтересовался ею. Этот громадный, сильный мужчина, хотя и умел вести светскую беседу по всем правилам, иногда становился неуклюж в словах, и с губ его срывались фразы-предатели. По ним опытная в таких делах женщина определяет, что нравится мужчине, что он не против совместных прогулок или приглашений на чай. Но нестандартность обстановки, замкнутый пароходный мирок не предполагали развития отношений так, как это, несомненно, случилось бы в Англии – и, увы, не с Роуз. Она оставалась неизменно любезной с лордом Каррингтоном, не поощряла его, не давала несбыточных надежд, вела себя ровно и спокойно – возможно, зря. Александрийский лорд приободрился, размахивал руками, норовил выставить себя в выгодном свете, для чего повествовал о своих деяниях в Египте, – и вызывал этим раздражение Роуз и еле заметную усмешку Джеймса.
Кузен же подвергся нешуточной атаке леди Каррингтон; казалось, прекрасная Диана всерьез решила его захомутать. Может, такой стиль поведения и являлся нормальным в среде александрийской аристократии, Роуз слишком мало пробыла в этом городе, чтобы судить. Но для английской женщины в Диане оказалось всего многовато: красоты, сообразительности, шарма. Особым умом она не блистала, однако умела подать себя так, что вызывала восхищение мужчин. Остальные пассажиры смотрели на леди Каррингтон с неприкрытым обожанием и едва удостаивали взглядом Роуз. Это ее скорее забавляло – в центре внимания она не любила находиться никогда, – только вот все чаще Джеймс улыбался Диане, все чаще поворачивался к ней для разговора, и Роуз не могла не признать, что они великолепно смотрятся рядом.
Почему нет? В таком развитии событий нет ничего невозможного. Англичанка, выросшая в Египте, богата и экзотична, не считая всего остального; граф Дарем может жениться на той, которая ему по душе, в этом-то его никто не собирается ограничивать! Особенно если душевный порыв графа сочетается с солидным состоянием и красотой избранницы. Да бабушка заплачет слезами умиления, если кузен Александр привезет в Холидэй-Корт невесту! Только вот согласится ли привыкшая к египетской жаре леди Каррингтон обменять ее на вечные дожди благословенной Англии? Или любовь окажется так велика, что станет неважно, где жить?
Сама Роуз думала, что отправилась бы за Джеймсом куда угодно. Хоть в пустыню, хоть в горы, хоть к черту на кулички, хоть в вечное заточение английских туманов. Все уже было ясно, можно не лгать себе самой: она влюбилась в собственного кузена, в человека, который настолько не желал иметь семью, что едва заставлял себя писать Эмме.
И сейчас, в изумительном дневном свете, который заливал все кругом, словно расплавленное золото, Джеймс казался Роуз таким красивым, каким не казался никто и никогда. Она собрала в свою коллекцию, о которой никто не подозревал (даже миссис Браун больше не заговаривала о благоразумии), его жесты,
