не был бессмертным, лишь счастливчиком, и, пусть они считали его своим святым покровителем, но при этом не надо забывать, что святые тоже умирают.
Худшее сейчас позади. Осталось лишь двадцать дней до выхода из так называемой тюрьмы, затем — возвращение во Флориду, пока Пилар не закончит школу, и после этого — вновь Нью Йорк, где они проведут начало лета в поисках жилья. К их изумлению его отец предложил им остаться с ним на Даунинг Стрит до тех пор, пока они не найдут квартиру для себя, что означает — Пилар не должна провести ни одной ночи в доме в Сансет Парк, которого она начала бояться еще до того, как посыпались требования суда. Сколько еще осталось времени, пока не придут копы, чтобы выбросить их из дома? Алис и Эллен уже решились на выезд, и хоть Бинг пришел в ярость, когда они объявили о своем решении за ужином два дня тому назад, они не поменяли своих намерений, и Майлс считает их положение вполне понятным. Они съезжают, как только Эллен найдет для Алис замену по ее финансам, что, скорее всего, случится в середине следующей недели, и если бы его обстоятельства были похожи на них, он бы тоже съехал. Только двадцать дней, однако, и пока он не может оставить Бинга в одиночестве, не сейчас, когда все распадается на части, не сейчас, когда Бинг отчаянно нуждается в его присутствии здесь, и потому он решает остаться здесь до двадцать второго и надеется, что ни один полицейский не покажется здесь до этого времени.
Ему нужны эти двадцать дней, но он их не получит. Он получает день и ночь второго, день и ночь третьего и раннее утро четвертого дня — раздается громкий стук во входную дверь. Майлс просыпается от сна в своей спальне на первом этаже за кухней, и как только он отходит от сна и одевает свою одежду, становится ясно — в дом вторглись. Он слышит череду тяжелых шагов, бегущих по лестнице вверх, он слышит гневные крики Бинга во весь его голос (
Вход на кладбище Гринвуд — рядом за углом, и туда они направляются, не зная, преследуют ли их или нет, но Майлс думает, что если было два копа в доме, а не три, тогда один коп станет помогать другому, и, значит, никто не гонится за ними. Все равно, они бегут пока могут бежать, и когда Эллен начинает задыхаться, и у нее больше нет сил для бега, они падают на траву передохнуть, вытягиваясь спинами о могильный камень некоего Чарльза Эверетта Брауна, 1858–1927. Рука Майлса ужасно болит, и он боится, что она сломана. Эллен хочет повести его в травмпункт, чтобы сделать рентгеновский снимок, но Майлс говорит, нет, слишком опасно, он должен пока скрываться. Он атаковал полицейского, а это — преступление, серьезное нарушение, и, хорошо бы, челюсть этой сволочи была бы сломана, и, пусть нет никаких сожалений о том, что вмазал по лицу кого-то, кто мог сбросить женщину вниз по лестнице, Алис Бергстром, не кого-нибудь другую, нет вопросов — у него проблема, самая худшая проблема из всех раннее бывших.
У него нет его мобильного телефона, у нее нет ее мобильного телефона. Они сидят на кладбищенской траве, не зная, как связаться с кем-нибудь, не имея никакого представления, был арестован Бинг или нет, не имея представления, как пострадала Алис, и Майлс сейчас слишком потрясен происшедшим, чтобы у него был хоть какой-то план о том, что делать. Эллен рассказывает ему, что она проснулась как обычно рано, в шесть-пятнадцать или шесть-тридцать, и была на веранде со своим кофе, когда прибыли копы. Она открыла им дверь и впустила их. Что она еще могла сделать, если не открыть дверь и не впустить их? Они пошли наверх по лестнице, их было двое, а она оставалась на веранде, пока два копа поднялись по лестнице, и затем все началось, она ничего не видела, она стояла на веранде, а Бинг и Алис, они оба кричали, копы кричали, все кричали, Бинг, должно быть, сопротивлялся, он, должно быть, начал драться, и, несомненно, Алис боялась, что они вытолкают ее раньше, чем она соберет ее бумаги и книги, и фильмы, и компьютер, компьютер — в нем была вся ее диссертация, три года работы в одной небольшой машине, и, несомненно, поэтому она взорвалась и начала бороться с копом, диссертация Алис, барабаны Бинга, и все ее рисунки за последние пять месяцев, сотни и сотни рисунков, и все это — там в доме, в доме, который, несомненно, сейчас опечатан, вне доступа, и все навсегда потеряно. Ей хочется плакать, говорит она, но она не может плакать, она слишком зла, чтобы плакать, не было никакой нужды для выталкивания и выбрасывания, почему копы не могли вести себя, как люди, а не как животные, и, нет, она не будет плакать, даже если ей захочется, но, пожалуйста, Майлс, говорит она, обними меня, обними, Майлс, мне нужно, чтобы кто-то был со мной рядом, и Майлс обнимает Эллен и гладит ее по голове.
Им что-то нужно делать с его рукой. Она распухла, суставы распухли и посинели, и пусть не сломаны кости (он обнаружил, что может немного шевелить пальцами, не ощущая при этом боли), на кисть необходимо положить лед, чтобы ушла припухлость. Гематома. Ему кажется, это как раз то слово, которое он искал — местная припухлость, наполненная кровью, небольшое озерцо крови, хлюпающее под кожей. Они должны приложить лед к кисти, и они должны что-нибудь поесть. Они сидят на траве в кладбище почти два часа, и оба проголодались, хотя они оба не уверены, если бы смогли съесть что-нибудь, если бы еда стояла перед ними. Они встают и идут, быстро обходя склепы и мавзолеи, в направлении районов Уиндзор Террас и Парк Слоуп, выхода из кладбища на Двадцать Пятую Стрит, покидают кладбище, и как только доходят до Седьмой Авеню, они долго идут до Шестой Стрит. Эллен говорит Майлсу, чтобы он подождал снаружи, и затем она заходит в магазин мобильной связи Т-Мобил поговорить с ее новым любовником, с ее старым любовником, это запутанная история, и через некоторое время она открывает входную дверь в квартиру Бена Самуэлса на Пятой Стрит между Шестой и Седьмой Авеню.
Они не могут оставаться здесь долгое время, говорит она, только на несколько часов, она не хочет, чтобы Бен был как-то вовлечен в происходящее, но, по крайней мере, это уже что-то, шанс передохнуть пока они не придумают, что делать дальше. Они умываются, Эллен готовит сэндвичи с сыром, и потом она наполняет пластиковый пакет ледяными кубиками и передает его Майлсу. Он хочет позвонить Пилар, но еще слишком рано — она в школе, и она не включает свой телефон пока не вернется домой в четыре часа. Куда мы теперь направимся? спрашивает Эллен. Майлс задумывается на мгновение, и затем он вспоминает, что его крестный отец живет неподалеку, несколько блоков от того места, где они сидят сейчас, но когда он звонит Рензо, никто не поднимает трубку, автоответчик начинает говорить, и он понимает, или Рензо в работе, или его нет в городе, и потому он не оставляет никакого сообщения. Никого не осталось, кроме отца, но так же, как Эллен не желает вовлекать своего друга, он тоже отвергает идею, чтобы отец был как-то замешан в этой истории, его отец — последний человек на свете, к которому бы он сейчас обратился за помощью.
Словно прочитав его мысли, Эллен говорит: Ты должен позвонить своему отцу, Майлс.
Он отрицательно качает головой. Невозможно, говорит он. Я уже причинил ему неприятностей.
Если ты не позвонишь, говорит Эллен, тогда я позвоню.
Пожалуйста, Эллен. Оставь его в покое.
Но Эллен настаивает, и мгновение спустя она набирает телефонный номер Хеллер Букс в Манхэттене. Майлс огорченный тем, что она делает, выходит из кухни и запирается в туалете. У него нет сил слушать разговор, он не желает слушать разговор. Он скорее ударит себя ножом в сердце, чем будет слушать разговор Эллен с отцом.
Проходит какое-то время, сколько времени проходит — он не знает, три минуты, восемь минут, два часа, и затем Эллен стучится в дверь, говорит ему, чтобы он вышел, говорит ему, что его отец знает обо всем случившемся в Сансет Парк этим утром, что его отец ожидает его на другом конце линии. Он открывает дверь, видит, что по краям глаз Эллен блестят слезы, нежно касается ее лица левой рукой и идет
