Очень интересно рассказывал Арцукевич о психиатрии, сам он лечил свою психику в институте Бехтерева, играл в футбол в команде психов против алкашей.
Витя сидит в кабинете Зверева, рассуждает о внутриинститутских интригах, о положении в стране и в мире, много курит, думает. Его разговоры занимательны, Колесов по приятельски сошелся с ним.
В это время институт остался без директора, первый директор ЛЭМа ушел обратно на свой завод, бросив на прощание: «интриги надоели».
Новый директор Бедняков пришел через полгода. Впоследствии секретарь парткома Марков рассказывал Колесову, как проходило назначение. В обкоме партии провели большую работу, отобрали лучшую кандидатуру, добавили резерв, представили первому секретарю Толстикову. Но тот сказал:
— У меня есть на примете человек.
Человеком оказался Бедняков, директор завода «Радиоприбор», который недавно руководил очередной комиссией, представил на заседании обкома хороший доклад, развесил яркие плакаты.
— Вот так решаются кадровые вопросы, — отметил Марков.
Бедняков противился назначению, он рассчитывал уйти на повышение в министерство, здесь он терял в зарплате. Ослушаться первого секретаря он не мог. Новому директору дали ученую надбавку, временно, до защиты диссертации.
Первые сведения о новом директоре выдал завлаб Розин, бывший заводчанин. Вилен Самуилович сохранил связи с заводскими товарищами, его родители, правоверные коммунисты (они дали ему истинно русское имя – сокращение от В.И.Ленин) тоже кое-что сообщили о новом директоре: суров и склонен к интригам.
— Кончилась эпоха кибернетики, началась эпоха кибенематики, — резюмировал Розин.
Начальники напряглись. На первой же встрече Бедняков потребовал избавиться от ненужных работников, балласта:
— Жалуетесь, что работать не с кем, а мер не принимаете. Да вы мне мелочь не подсовывайте, решайте по крупному.
Зверев, обычно спокойный и невозмутимый, разволновался:
— Слушай, Валя, может быть, Арцукевича уволим, сидит без дела, курит весь день.
Колесов растерялся: Витя их общий товарищ, свой парень. Пробормотал что-то невнятное.
Вероятно, предложение Беднякова было всего лишь воспитательной мерой, более он на нем не настаивал.
К Звереву вернулась уверенность в себе. «Мы специалисты, профессионалы», — чаще обычного говорил он, остальное, мол, нас не касается. Остальное – это, наверно, репрессии, которые не страшны специалистам.
Бедняков ознакомился с институтом и определился. Решил писать диссертацию. Выбор был невелик – больше всего кандидатов наук в «передовом» отделе. Опять же – уникальная система.
Заключили договор на разработку системы для завода «Радиоприбор». Исполнитель – отдел Зверева. Бедняков – главный конструктор: для диссертации нужен объект внедрения. Рейнер – главный разработчик системы (и диссертации).
Теперь Зверев вышел на большую дорогу. Очевидно, он был уверен в том, что только его научная квалификация и энергия могут вывести институт на вершину научно-технического прогресса.
Должность заместителя директора по научной работе занимал Еременко (ранее он был научным руководителем диссертации Зверева). Получив особый доступ к директору, Зверев поставил перед собой цель – снять Еременко с должности и занять его место.
Задача облегчалась тем, что Еременко очень любил науку и с детской наивностью верил в ее высокое предназначение. Отсюда родились два похожих на правду обвинения: в организационной беспомощности и научном фантазерстве. Зверев вел кампанию увлекательно и беззаботно. Руководящие инстанции сами должны были додуматься до необходимости укрепить научное руководство институтом.
Как-то Берман из соседнего отдела, частый партнер по трепу, принес Звереву сочиненную им остроумную балладу про Фому и про Ерему. Все дружно посмеялись. Зверев показал балладу начальству – пусть слышат глас народа.
Розин сказал Колесову, что он по своим заводским каналам прослышал о таких словах Беднякова:
— Поражаюсь, как Зверев съедает Еременко, думаю, как бы он потом за меня не взялся.
При этом Розин добавил:
— Ну уж это фиг ему…
В интригах участвовал Радий Гурков – начальник отдела, нештатный инструктор обкома партии, пышущий здоровьем и оптимизмом, эпикуреец, большой охотник до девиц. (В коридоре так знакомится с девицей: «Вас зовут Маша? А меня Радий Михайлович, но для вас я просто Радюсик»).
Трения претендентов быстро завершились мирным соглашением. Зверев убедил Гуркова, что при всей его опоре на обком, при отсутствии ученой степени трудно попасть в замы по науке. А вот имеется другая хорошая должность – главного инженера института. Место было занято Образцовым, основателем института, человеком, авторитетным в обкоме, с твердым характером. Свалить его труднее, чем Еременко, но главное – поставить задачу.
(Интересное переплетение судеб: в обкоме Гурков работал вместе с Рэдом Хохловым, школьным товарищем Колесова).
Вскоре Еременко был освобожден от должности, ушел в другой институт, а Зверев приказом Беднякова назначен исполняющим обязанности заместителя директора по науке. Для окончательного утверждения в такой должности требуется решение министерства и обкома.
Зверев пересел в руководящий кабинет, оставаясь в то же время начальником отдела. Теперь Колесов должен был фактически руководить отделом.
Арцукевич в то время подкреплял Зверева наверху, наслаждался общением с директором. В приватном разговоре с Колесовым он вдруг проникновенно произнес:
— Не могу объяснить словами, но чувствую всеми фибрами души: у меня с Бедняковым такое взаимопонимание, что мне кажется, я уверен – именно я буду у него первым человеком.
Колесов испугался – у Вити в глазах был тихий свет. Только что разговаривал нормальный, понимающий товарищ. И вдруг эта фраза – переход в мир иной.
А в отделе возникла конфликтная ситуация. Рейнер отошел от работ по «Светлане», этой темой стал руководить Волховер. Рейнер сам перебрасывал сотрудников со «Светланы» на бедняковскую тему. А по «Светлане» приближалась сдача системы заказчику.
Колесов забеспокоился, стал проявлять настойчивость, может быть, излишнюю. Очевидно, предыдущий удар, полученный от директора Павлова, не прошел бесследно: он боялся нового удара, опасался стать козлом отпущения. Действовал в меру своих знаний и своего характера. Коль скоро остался за начальника отдела, не бегай к Звереву по каждому вопросу, решай сам. Отменил несколько решений Рейнера по перемещению сотрудников.
Вскоре состоялся бунт. У Зверева собрались руководящие работники отдела и предъявили претензии Колесову.
Явный зачинщик – Арцукевич – говорил длинно, неумело, на повышенных эмоциях:
— Все плохо, низкий уровень руководства, в отделе не уважают Колесова. Когда он перед праздником сказал, что сотрудники обязаны придти на демонстрацию, иначе это будет расцениваться как неуважение к руководству отдела, то никто не пришел.
На демонстрацию и раньше не ходил никто кроме начальства, но факт подан вовремя.
— В отделе напряженная обстановка, — капризно говорил Рейнер, — отсутствует четкое руководство.
Осторожный Волховер высказался только об обстановке без претензий лично к ответчику.
Колесов: – Я отметаю все эти претензии, я не претендую на руководство отделом, пусть отдел возглавит Волховер, я буду работать под его началом.
Зверев ограничился примиряющим увещеванием.
В этот же день к концу работы подъехала жена Колесова. Он, находясь в потрясении, по дороге сказал ей о случившемся. На Невском их нагнали Зверев и Рейнер. Жена стала защищать его как наседка –
