из этих чёрно-белых и цветных картинок, разных по стилю, форме, размеру, но заполнит пустоты между кадрами не жизнь, а память о ней — отвлечённая и далёкая. Плёнка рвётся от напряжения, и понимаешь или скорее чувствуешь, что полёт в неизведанное прекрасен сам по себе.
Каир за окнами машины тоже стремился к хаосу. Тёмные кварталы захватчиков-нелегалов на пустырях без воды и электричества сменялись стеклянными высотками бизнес-центров с фонтанами у входа. Роскошные разноликие виллы — типовыми многоэтажками, где в лифтовых проёмах жители обустроили загоны для скота, а в квартиры взбираются по пожарным лестницам, не страшась высоты. Острые башни минаретов — куполами церквей. Гул базарных площадей — молчанием, затянутым в тугой узел древних извилистых улочек. Стоки канализации под мостами — разливами терпеливого Нила, откуда пить воду по-прежнему безопасно для здоровья. Районы «растущих» домов, где с прибавлением в семье к дому непременно прилаживают ещё один этаж, — застывшими над городом на века пирамидами Гиза. Крики и песни на всех языках мира, блеянье, гудки машин.
Каир… Я узнал в нём брата-близнеца, увидел своё отражение. Многоголосье никогда не оставит меня в покое. Слышу голоса снов из каждой комнаты каждого дома в каждом городе, но не могу уловить главной темы. Какофония. Сделка последнего рождения для меня, как Розеттский камень для Шампольона[45]. Фрагмент мудрости, рассказанной сразу на трёх языках, непостижимой, потому что все три надписи сохранили разные строки. Чтобы расшифровать египетские иероглифы, Франсуа пришлось свернуть со знакомого пути: переводить не через греческий язык, а через малоизученный и более древний коптский — четвёртый язык за пределами камня. Интуиция полнолуния Сартра[46]. То, что силишься понять в мире, так или иначе познаётся через то, чего ему не хватает, что в нём не присутствует здесь и сейчас. Человек, смотрящий на месяц в небе, видит растущую луну: всякая незаконченная фигура, будь то линия, угол или полукруг, стремится к завершению. Любовь постигается через одиночество или потерю любимого человека, жизнь — через желание иной жизни. Настоящее — через безвозвратно утраченное прошлое или несбыточные мечты о будущем. Суть жизни — вектор твоих устремлений. Следы на песке, заметаемые ветром. Так чего не хватает мне?
Небо зажгло фонарь луны над Каиром, а справа за окном мелькнул купол католической церкви. У меня было много дорог, но мало любви. Жизни напролёт искал доказательства Бога. Не глазами верующего, жадными до чудес и откровений. И не так, как ищут учёные в экспериментах со световыми частицами: фотоны чувствуют друг друга, нет замкнутых систем, всё сущее пронизано живой нитью света, а это и есть проникновение, душа мира, Высшие силы, Бог. Нет, я искал гармонию в себе. Однажды утром проснуться и понять, что никогда не останусь в одиночестве.
В церкви мерцали огоньки свечей и пахло воском. Пожилая женщина в чёрном тихо молилась у алтаря. Сел на скамью позади неё, словно вернулся домой. Ангелы над городом слышат голоса молитв своих подопечных, а Бог слышит нас всех. Молитвы не какофония отражений и снов. Сколько бы ни было молитв, все сливаются в стройную мелодию, где главная тема — любовь. В молитвах просят не за себя, а за тех, кого любят.
— Познаешь любовь, — говорят священники, — найдёшь Бога.
Фрески на потолке изображали ангелов, летящих навстречу друг другу. И не поднимая глаз, смог бы вспомнить…
— …легенду о проникновении. Две светящиеся тени на миг сливаются и вновь расстаются. Но внутри нас зажигается их огонёк, шепчет тёплым дыханием в сердце, подталкивает навстречу друг другу, меняя наши пути.
— У меня нет ангела, Маугли.
— А вдруг он вернулся?
…на секунду показалось, слышу его плач. Но плакала женщина в чёрном. Почти беззвучно, слёзы текли по лицу безостановочно, как вода по ровной стене, не встречая препятствий. Плач невосполнимой утраты.
Вгляделся в лица ангелов с фресок — голубоглазые, как блондинки на рекламных плакатах вдоль всех дорог мира. Ненавижу их. Твои глаза меняют цвет, как море. Но выглядишь так же безоблачно. Предпочтёшь разбиться, но не попросишь второго крыла. Ребёнок мёртвого города, ни от кого не ждёшь помощи. А знаешь, в этом мы совпадаем: человек, вступивший в одиночество, никогда его не покинет. Придётся беречь тебя незримо, как ангел, чьё дыхание не чувствуешь за плечом. Но смогу ли помочь? За километры вижу ваши шаги, но предвидение — знание, какие сцены покажут на экране, без надежды изменить сценарий кино. Предвидение — смирение с неизбежным. Я, как первобытные люди, вынужден постоянно поддерживать огонь от молнии, а зажечь его сам не в силах. Не задумывалась, почему выбрала имя Маугли при посвящении? Титан Прометей похитил огонь богов и отдал его людям, а персонаж легенды Киплинга украл «огненный цветок» у людей, чтобы защитить волчью стаю. Всё было предрешено, но мы всегда опаздываем с догадками. Тайна Кроноса: пожирает своих детей раньше, чем мы успеваем разглядеть их улыбку. Бесплодное творчество времени. Ангел тряхнул Древо жизни с фотографиями на ветвях вместо листьев, а я стоял под листопадом и смотрел, как кружатся над головой мгновения, разлетаются в разные стороны, и уже не мог понять, какой лист принадлежал какой ветке, и что было вначале, а что потом. С тех пор собираю их в альбомы, сортирую, разглаживаю смятые уголки. «Время — дар вечности»[47], прометеева искра, возможность подписать даты под фотографиями и переворачивать страницы в альбоме. Ангелы видят все мгновения в единственном кадре и пьют из «первоистока, который именуют вечным завтра»[48]. А люди пересекают реку времени, перепрыгивая с камешка на камешек, последовательно и необратимо, запыхавшись на бегу, испытывая жажду. Кроноса не догнать, как не выпрыгнуть из тела. И теперь я вытаскиваю фотографии из памяти, как карты из колоды. Гадание на Таро: значение проявляется в раскладе.
Итак, в сегодняшнем вы потрясённые стоите перед фаюмскими портретами. Искали в Каирском музее меч, а увидели лица. Меч под тонким стеклом витрины — всего через зал, но вы до него не дошли. Выбрали сердце вместо меча. Всматриваетесь в лица, как в воду на дне пустынных колодцев. Миндалевидные чёрные глаза, сияющая, будто покрытая позолотой кожа. За портретами — чужие, непостижимые судьбы. Взгляды из вечности. Искусство огня[49]. Краски, не подвластные времени. Фаюмские портреты заменили погребальные маски египетских мумий. Эллинистический Египет последней династии Птолемеев: цивилизация умирает, но перерождается её культура. Египтяне предчувствовали конец язычества[50], мы — смерть христианства и новую эру Водолея. Ни одна система не способна хранить равновесие. Гармония не принадлежит времени, как жизни не может принадлежать Бог. Но души их никогда не заблудятся. В фаюмских портретах есть то, что сражает зрителей наповал не хуже меча: кажется, они все ещё живы. Фокусник снял маску и растворился в нас.
— Я не знал людей, которые были бы незначительными.
Это колесо времени. Любовь за пределами личности, переносимая из жизни в жизнь, та, что не «за», а «вопреки». Люди привыкли называть любовью всё, что не получается назвать иначе. Завещание Экзюпери «заботиться о тех, кого приручили»[51], инстинкты продолжения рода и собственнический, восхищение, уважение, ревность, вдохновение… Они постоянно взвешивают и измеряют дары. Высока ли цена? Достаточна ли расплата? Приемлема ли жертва? Точно отправляются в поход за золотым руном. Много золота, одна жизнь, ветхая плоть и ни капли огня.
И только ангелы протягивают радугу между нами как мост через время и расстояния. Свет льётся из окон-глаз и совпадает в спектре цветов. Маяк нашей маленькой вечности на земле. Мало кто может разглядеть его луч в прибрежном тумане, но на земле нам даны тела как спасательный круг из пяти чувств — он не позволит разбиться о скалы и утонуть. Мы вглядываемся друг в друга, вслушиваемся в звучание внутренних мелодий, ищем по запаху, пробуем на вкус, узнаём в соприкосновении ладоней. И рано или поздно испытываем космическую тишину, когда сталкиваемся и сливаемся, когда понимаем, что живём в одной галактике, а не в разных, чуть пересекающихся на краю Млечного пути. Когда видим один и тот же сон.
Сейчас ты бы крикнула: «Нет, нет и нет! Фаюмские лица красивы своей асимметрией и непохожестью!»
