Он-то знает. Потому что как-то вечером… как-то вечером примерно год назад… они тогда еще не ходили на семейные курсы и не завели тетрадки, чтобы ими обмениваться… Он был по работе в Шалон- сюр-Сон и позвонил Аньес, что останется до утра. Переночует в «Новотеле» по дороге. У него на следующий день назначена встреча с клиентом. Встреча важная, так что он приедет только после обеда. «Давай, пожелай мне удачи, — попросил он ее по телефону. — Скажи мне слово из пяти букв… ты знаешь какое…» «Дурак, — спокойно ответила она. И еще сказала: — Не волнуйся, дети уже большие, сами за собой присмотрят… Я не поздно вернусь». А потом добавила: «Люблю». И он ответил: «Я тоже тебя люблю». Повесил трубку, уже сожалея о своих планах. Он знал, что она собиралась ужинать у Клары. Снял номер в «Новотеле», оставил администратору ксерокопию своей кредитной карты, чтобы иметь возможность выйти ночью. Даже не пошел перекусить (шведский стол за счет заведения): желудок свело. Остался в номере. Прямо скажем, гордиться тут нечем. До последней минуты он колебался. Нехорошо так делать. Нехорошо. Не суй палец в мясорубку… Он походил по комнате, от кровати к двери, от двери к телевизору на длинной белой тумбе, от телевизора — опять к кровати. Пощелкал пультом, переключая каналы. Поймал порнофильм на «Canal+», в очень плохом качестве, но на черном экране порой мелькали трепещущие половые органы. Звук был странный, металлический, похожий на пилу, ну прямо мясная лавка. В какой-то момент ему удалось сосредоточиться на происходящем, но тут пошли титры… Он выпил все бутылочки из минибара, съел все плавленые сырки, все пакетики арахиса и кешью, упаковку зеленых оливок и упаковку маслин. Маленький дорожный будильник высвечивал часы и минуты. Он пытался образумиться, говорил себе: «Нет, я не пойду. НЕТ. Я закроюсь на ключ, а ключ выброшу в окно. Приму снотворное и завалюсь спать. Я… в общем, надо выбросить из головы эту затею».
Он любил Аньес, и она его любила, он только все испортит. Испортит все из-за жалкого грязного любопытства. Из-за гаденького порыва. Двенадцать лет почти безупречного брака — срок немалый и заслуживает уважения. С Аньес он познакомился у себя в корпорации «Уотер», она там работала в приемной. Отвечала на звонки, приносила кофе ожидавшему клиенту, записывала сообщения, заказывала столики в ресторане, когда секретарши начальника были слишком заняты. Всегда улыбающаяся, элегантная. Однажды на корпоративной вечеринке по случаю Нового года — ох уж эта корпоративная культура: мы все большая семья, мы все любим друг друга… — он расхрабрился и пригласил ее на ужин. Она ответила «да» сразу, даже прожевать не успела. Потом, уже в ресторане, призналась, что давно этого ждала, заметила, как он на нее посматривает, робеет и чуть заикается в ее присутствии. Он что, действительно ее побаивается? Он ответил «д-д-д-да», нарочно заикаясь. Она расхохоталась, и он поцеловал ее над блюдом с утиной грудкой. История простая, как в детской сказочке. Дети были разочарованы, услышав ее. Никакой романтики: здоровенный бугай-южанин, бывший регбист, влюбляется в хорошенькую парижскую телефонистку. Продолжение было еще менее романтичным. Они поженились. Свадьба в мэрии, в узком кругу — третья пара в очереди. Свидетельницей Аньес была Клара, он позвал в свидетели сослуживца, некоего Левассёра, с которым даже не дружил. Аньес решила продолжать учебу. Она записалась на курсы бухгалтеров. «Людям всегда нужно считать денежки и сводить баланс». Пока училась, успела родить двоих детей: сперва Селин, потом Эрика. Когда они пошли в школу, стали обедать в школьной столовой, научились правильно писать свое имя и постоять за себя на переменках, она смогла выйти на работу. Ив остался в корпорации «Уотер» на той же должности: мастер сервисного обслуживания. «Вот скука, никакого размаха! — возмущалась Селин. — Папа просто антипод Прекрасного Принца!» — «А ты зря веришь в Прекрасного Принца, — возразила Аньес. — Прекрасного Принца ты сама себе строишь, по кусочку, как Эрик из „Лего“». Антипод Прекрасного Принца… В этот вечер, в «Новотеле», слова Селин молотом стучали у него в голове. Почему — непонятно. Некоторые слова врезаются в память так, словно их выжгли раскаленным железом. Годы идут, а их невозможно забыть. Такие вроде безобидные слова… В этом году к Селин привязалось это словечко, «антипод». Употребляла его к месту и не к месту. А теперь вот в нем проснулся грязный скот и заявил о своих правах. «Давай, ну же, давай… Один разочек. Тебе сразу станет легче. Ты потом забудешь, перестанешь мучиться…» Он схватил куртку, застегнул сумку, прыгнул в машину и гнал как сумасшедший до самого Парижа. Слегка обалдевший от выпитой гремучей смеси. Два раза останавливался на парковках, проветриться, пробежаться вокруг машины, чтобы не заснуть. Все это напоминало утренние тренировки с корешами по овальному мячу, когда они бегали в холодном рассветном тумане по полям вокруг Дакса[45]. Часа в три ночи он добрался до тихой сонной квартиры. Неслышно открыл ключом дверь, чтобы не разбудить детей, на цыпочках прошел по коридору к спальне, мягко повернул ручку двери. Уставился на супружескую постель. Пусто. Аньес не было. Грязный скот оказался прав: она ему изменяла. Ужины у Клары были всего лишь прикрытием. Она ходила к любовнику. Он рогоносец. Рогат… «Начальник станции рогат…»[46].
Он не осмелился позвонить Кларе.
Он ждал. Она вернулась к половине седьмого утра. Незадолго до того, как проснутся дети. Чтобы успеть скользнуть в постель, не смыв косметику и не почистив зубы. Когда она очень уставала, то не смывала косметику перед сном. Он ворчал, что подушки все в пятнах. Он спрятался за полуоткрытой дверью. Увидел, как она сбрасывает туфли, стягивает джинсы и свитер, снимает лифчик и трусики. Дождался, пока она ляжет в кровать, услышал долгий вздох, когда ее уставшее тело вытянулось под одеялом. И закрыл дверь. Она испуганно вскрикнула.
— Я думала, ты там останешься!
Это уже почти признание, подумал он. На этот раз я ее поймал.
— Я хотел знать. Теперь знаю…
— Что ты знаешь?
— Что ты не ночевала дома. Ну? И где ты была?
Он чувствовал странное облегчение. Подошел, примостился на краю кровати, их кровати. Она села, придерживая у груди одеяло, словно боялась показаться ему голой. Он сорвал с нее одеяло.
— Где была?
— Да у Клары же!
— До шести утра? За идиота меня держишь?
— Ну что ж… Позвони ей. Спроси, в котором часу я от нее вышла…
Теперь уже разозлилась она. Снова натянула на себя одеяло и улеглась, будто все происходящее ее не касается. Потом снова села в кровати и спросила:
— Что не звонишь?
Он тряхнул головой. Он ревновал, но самолюбие у него еще осталось. Особенно не хотелось терять лицо перед ее подружками, которые, небось, и так считают его неудачником. Жалким работягой без гроша в кармане. Способным лишь на то, чтобы возиться с дефективными водопроводными системами, со всякой дурацкой накипью в оросителях, слабым напором в трубах, сломанными программаторами… Мелким служащим, который цепляется за свою должность, боится попросить прибавку к зарплате — вдруг выгонят! Когда они спрашивали, сколько он зарабатывает, приходилось привирать, чтобы не показаться смешным. Ему было далеко до гениального Рафаэля Маты, до великого хирурга Амбруаза де Шольё, а уж до наследника пивоваренной империи Дэвида Тайма вообще как до луны! В день свадьбы он готов был провалиться сквозь землю. Они теснились вокруг него, они разглядывали его и засыпали вопросами, один ехидней другого. «Да это потому, что я первая выскочила замуж», — объясняла Аньес, волоча его к Амбруазу де Шольё и Жозефине. Только с Жозефиной он мог расслабиться. Она была дочкой булочника и не уставала это повторять, что явно смущало достойного Амбруаза, нервно теребившего галстук, когда она рассказывала, как определить, насколько хорошо пропечен хлеб, или сравнивала промышленный и домашний способы брожения, «на заводе пятнадцать минут, а по-настоящему на это пять часов надо! Ну как? Есть разница, а?».
— Набрать за тебя номер, поговоришь?
Она протянула руку к телефону. Он тихо убрал ее руку. Разулся и, не раздеваясь, свернулся клубочком рядом с ней.
— Мне так плохо! Так плохо, что я такой! Обними меня…
На следующий день они решили присоединиться к друзьям, посещавшим занятия по групповой терапии для супружеских пар. Через две недели все они встретились в большом особняке, арендованном специально для этих целей. Тысяча франков за уикенд с каждой пары. Тот, кто мог заплатить больше, платил. Кто не мог — платил, сколько сможет. Их учили рассказывать о своих чувствах от первого лица.
