— Поэтому я и хочу жениться.
— А не подладилась жена под твой характер, считай, каждый день ты в аду, в геенне огненной.
— Поэтому я и боюсь жениться.
— Скажите, ваша милость, конечно, женится на барышне из высшего общества?
— Да, да, из высшего.
— Что ж, я найду вам барышню из высшего общества, но… вы говорите по-французски?
— Чтобы жениться на девушке из богатого дома, обязательно нужно знать французский?
— Да, потому что барышни и дамы из богатых домов говорят по-французски, и когда супруга разговаривает неизвестным её мужу языком, зависть его берёт.
— А я возьму и выучу этот французский.
— Кроме того, супружество редко бывает счастливым, если жена образованней мужа.
— Это верно, я тоже так думаю.
— А ваша милость понимает, поди, в европейской музыке?
— Совсем ничего не понимаю, и когда слушаю, очень скучаю.
— Что же вы станете делать, если ваша жена часами будет сидеть за пианино и европейские мотивы барабанить на нём?
— Не позволю, мне скучно будет.
— А супруга будет удовольствие получать.
— Не имеет она права досаждать мужу.
— А разве муж имеет право не давать своей жене развлекаться?
— Если дело доходит до этого, не женюсь.
— Не жениться нельзя, вы должны только заставить себя выучиться играть на фортепьяно… приноровиться как-то ради жены.
— Я смогу выучиться?
— Сможете… Притом вам куда легче будет научиться играть, чем жене разучиться.
— Если так, то и тут, стало быть, выход нашёлся.
— Всё это я потому говорю, что боюсь угрызений совести… И говорю наперёд, чтобы потом с больной головы на здоровую не сваливали. Я могу облюбовать для вас девушку среди любого сословия: высшего, среднего, низшего… У меня этот товар во всех трёх сословиях есть. Посоветуйтесь, любезнейший, с вашим кошельком и решите сами, в каком из трёх сословий искать вам невестушку. Известно, что в высшем они дорогие, в среднем — не очень дорогие, в низшем — дешёвые.
— Дешёвую не хочу.
— Прекрасно!.. Скажите, сделайте одолжение, а девушку вы хотели бы беленькую или смугленькую?
— Хочу белую.
— Глаза — чёрные или синие?
— Я и чёрные люблю и синие.
— Любите уж или те, или эти, где я возьму вам девушку, у которой один глаз синий, а другой чёрный?
— Ладно, пускай будут синие.
— Хорошо. Рост? Волосы?
— Волос хочу длинный, рост тоже длинный.
— Талия?
— Хочу тонкую, но чтоб сама не худая была, а мясистая.
— Понимаю, теперь мне всё ясно. Есть у меня одна как раз на ваш вкус. Сверх того, она ещё и скромная и, по всему судя, душу за мужа положит.
— Вот она мне подойдёт.
— Завтра, как только я назову ей ваше имя, она, думаю, тут же и влюбится в вас… Да, я должна показать этой девушке ваш портрет.
— Мой портрет снимут завтра.
— Завтра? Если завтра, то вы его получите через восемь дней. Ждать восемь дней? Зачем ждать? Завтра и пойдём. Эта ваша барышня ведь из богатого дома?
— Да.
— Отец очень богат?
— Очень, но богатства своего не показывает.
— Много у него лавок?
— Около двадцати.
— Домов?
— Около сорока.
— Очень хорошо. Значит, завтра и пойдём…
Слушаю, ваша честь, приду днём, вместе и отправимся… До свиданья, Абисогом-ага, не беспокойтесь, я вас не обману, к чёрту в пекло не брошу… Будьте здоровы.
И госпожа Шушан удалилась.
8
Манук-ага, дождавшись ухода свахи, тотчас поставил свою недопитую чашку кофе на стол и поднялся к Абисогому-аге.
— Итак, — сказал Манук-ага, — Мелкон-ага потянул меня за руку, и мы вошли в читальню. Читальня эта некогда была винным погребком, держал его, царствие ему небесное, Комик-ага. Славный был человек, заболел как-то неожиданно, доктора старались-старались, да так и не смогли исцелить беднягу, и он умер.
Супруга Манука-аги вошла в комнату и, протянув Абисогому-аге газету, сказала:
— Достопочтенный эфенди[8] кланяется вам.
Произнеся эти слова, она вышла.
Абисогом-ага торопливо развернул газету и прочёл: «Из Вана сообщают…» Не то, посмотрим, о чём ниже, — проговорил с досадой и прочитал: «Из Муша один из наших друзей пишет следующее…» И это не то. Пойдём дальше: «В «Вестнике Востока» читаем…» Взглянем-ка и на оборотную сторону: «Корреспондент «Таймса» телеграфирует упомянутой газете…» Моего имени тут нигде нет. Может, вот здесь? «Благородное сословие нашего общества пополнилось ещё одним членом. Крупный купец, владелец многочисленных усадьб и поместий, известный языковед, патриот, добродетельный и большой души человек, достоуважаемый Абисогом-эфенди вчера на трабзонском пароходе прибыл в нашу столицу. Он остановился в Пера, — улица Цветов, дом № 2. Приезд в столицу столь высокопоставленного лица, несомненно, доставит нашим благонамеренным соотечественникам большую радость».
Абисогом-ага обратился лицом к Мануку-аге и сказал: — Послушай, что про меня… — и ещё раз громогласно прочёл напечатанное в газете сообщение.
— Достопочтенный эфенди кланяется вам, — сказала хозяйка, войдя в комнату, — и просит уплатить за газету.
— Сейчас, — сказал Абисогом-ага с живостью и, достав из кошелька деньги, отдал их хозяйке. Та вышла и быстро спустилась вниз.
— Вроде как неплохо написано, да? — спросил Абисогом-ага.
— Да, неплохо, — кивнул Манук-ага.
— Хорошая, видать, газета, серьёзная.
— Да, солидная, но бывают ещё солиднее.
Хозяйка, снова войдя в комнату, подала Абисогому-аге большой пакет и письмо и сказала:
— Достопочтенный эфенди просил передать вам поклон.
Абисогом-ага наскоро вскрыл письмо и прочитал следующее:
