Элли Шертлефф стояла на коленях перед панелью охранной системы в подвале Каса-дель-Осеано, рассматривая при свете фонарика перерезанный коаксиальный кабель.
Что-то не складывалось на месте этого преступления. Числясь специальным агентом нового отдела ФБР по подделкам и хищениям предметов искусства в Южной Флориде, Элли уже давно ждала чего-то в этом роде. Прошлым вечером ей сообщили о краже этих самых предметов искусства на сумму в шестьдесят миллионов долларов. И произошла кража буквально у нее под носом. Стоит сказать, что Элли и была тем самым отделом, весь штат которого состоял из нее одной.
Оставив восемь месяцев назад Нью-Йорк — и должность помощника куратора в аукционном доме «Сотби», — Элли большую часть времени занималась тем, что сидела в своем офисе в Майами, просматривая сообщения об аукционных торгах и изучая сводки Интерпола, тогда как другие агенты боролись с наркотрафиком и отмыванием денег. И в голове у нее, как и у прочих членов ее семьи, все чаще и чаще возникал вопрос, был ли перевод из Нью-Йорка в Майами шагом вверх по служебной лестнице или карьерным падением. Там, на Севере, специализироваться на кражах картин спешили не многие. Большинство предпочитали получить какую-нибудь степень в области права, чем диплом магистра искусств.
Разумеется, были и свои плюсы, о чем Элли непрестанно себе напоминала. Маленькое уютное бунгало на берегу в Дель-рей-Бич. Бери каяк и плавай в океане хоть круглый год. И конечно, на вечере встречи по случаю десятилетия выпуска Колумбийского университета в 1996 году, она была единственной, кто с полным правом носил «глок».
Элли наконец поднялась. При росте в пять футов два дюйма, весе в сто пять фунтов, с короткими каштановыми волосами и в очках в толстой оправе она мало походила на агента. По крайней мере таких лаборатория выпускала в ограниченном количестве. В офисе шутили, что ей и фирменную фэбээровскую штормовку покупали в детском отделе. Но все же в своем классе в Квонтико Элли была второй. Она лучше многих умела исследовать место преступления и на «отлично» сдала уголовную психологию. В конце концов ей выдали «глок», и она умела обезоружить человека на фут выше ростом.
Просто так случилось, что Элли, помимо прочего, разбиралась еще и в стилистических предшественниках кубизма.
И знала кое-что об электропроводке. Она еще раз посмотрела на перерезанный провод.
Ладно, Элли, так что?
Домоправительница показала, что слышала, как воры вводили код, чтобы отключить сигнализацию.
Но провод в подвале уже был перерезан.
Обе системы, внешняя и внутренняя, бездействовали. Если они знали код, то зачем резать провод? Дом был отключен. Полиция Палм-Бич для себя, похоже, уже выводы сделала — в таких делах они мастера. Проверили все на отпечатки. Преступники находились в здании несколько минут; они точно знали, что надо взять. Полиция объявила кражу делом рук профессиональных воров, переодевшихся в краденую полицейскую форму.
Но что бы ни думали местные копы и как бы ни бушевал наверху тот придурок, Деннис Стрэттон, по поводу своей невосполнимой утраты, перед внутренним взором Элли Шертлефф уже мерцали два слова:
«Работали свои».
Глава 19
Деннис Стрэттон сидел, скрестив ноги, в мягком плетеном кресле в своей роскошной комнате с видом на океан. На панели телефона безостановочно мигал глазок вызова, другой телефон, сотовый, Стрэттон прижимал к уху. Поблизости расхаживал Верн Лоусон, глава детективного отдела Палм-Бич. Рядом суетилась жена хозяина Океанского дома, Лиз — высокая привлекательная блондинка в кремовых слаксах и накинутом на плечи бледно-голубом кашемировом свитере. Смуглолицая служанка сновала туда-сюда с подносом, разнося чай со льдом.
В комнату Элли сопроводил дворецкий. Стрэттон демонстративно игнорировал обоих. Элли всегда интересовало, как живут богачи. Чем больше у них заводилось денег, тем больше прокладок выстилали они между собой и остальными. Толще стенная изоляция, толще бастионные стены, длиннее дорожка до передней двери.
— Шестьдесят миллионов, — орал в трубку Деннис Стрэттон, — и я желаю, чтобы вы сегодня же прислали сюда кого-нибудь! Специалиста, а не размазню из местных со степенью магистра искусств.
Разговор закончился. Стрэттон был невысокого роста, хорошо сложен, слегка лысоват и смотрел на мир цепкими стальными глазами. Торс плотно облегала желтовато-зеленая футболка, наползавшая на белые льняные брюки. Обведя присутствующих взглядом, он наконец хмуро уставился на Элли, как будто перед ним возник назойливый младший бухгалтер с вопросом по налогам.
— Нашли, что искали, детектив?
— Специальный агент, — поправила Элли.
— Специальный агент. — Стрэттон кивнул и повернул голову в сторону Лоусона: — Верн, узнай, может быть, специальный агент желает осмотреть и другую часть дома?
— Я увидела все, что надо. — Элли покачала головой. — Но если вы не против, мне бы хотелось взглянуть на список похищенного.
— Список? — Стрэттон устало вздохнул, как бы говоря: сколько же можно об одном и том же? — и бросил лист на лакированный китайский алтарный столик работы, на взгляд Элли, начала восемнадцатого века. — Начнем с Сезанна. «Яблоки и груши»…
— Экс-ан-Прованс, 1881-й, — вставила Элли.
— Вы его знаете? — оживился Стрэттон. — Хорошо. Тогда, может быть, вам удастся убедить этих ослов из страховой компании, сколько он на самом деле стоит. Далее. «Флейтист» работы Пикассо. И большой Поллок в спальне. Эти мерзавцы прекрасно знали, что им нужно. Я только за него одного заплатил одиннадцать миллионов.
И переплатил, добавила, поцокав языком, Элли. Некоторые пробивают дорогу в высший свет, скупая предметы искусства.
— И не забудьте Гоме… — Стрэттон принялся листать лежащие на колени страницы.
— Анри Гоме? — Элли пробежала глазами по списку и с удивлением обнаружила его там. Гоме, неплохой художник-постимпрессионист, не пользовался большой популярностью у коллекционеров. От тридцати до сорока тысяч долларов, мелочь по сравнению с остальным.
— Любимая картина моей жены, не так ли, дорогая? Такое впечатление, что кто-то нарочно хотел сделать нам побольнее, ударить в самое сердце. Мы просто обязаны ее вернуть. Послушайте… — Стрэттон нацепил на нос очки, — агент…
— Специальный агент Шертлефф.
— Да-да, агент Шертлефф. — Он кивнул. — Давайте определимся с самого начала. Чтобы все было ясно. Вы, похоже, человек дотошный, и я не сомневаюсь, что ваша работа в том и состоит, чтобы поводить носом, собрать информацию, вернуться в офис и до окончания рабочего дня успеть отправить отчет начальству…
Элли почувствовала, как кровь закипает у нее в венах.
— Но я не хочу, чтобы ваша бумажка ползла по цепочке и оказалась в результате на столе у какого- нибудь регионального представителя. Я хочу, чтобы мне вернули картины. Все до единой. Я хочу, чтобы этой проблемой занимались лучшие работники отдела. Деньги в данном случае значения не имеют. Картины застрахованы на шестьдесят миллионов…
Шестьдесят миллионов? Элли улыбнулась про себя. Может быть, на сорок, но вряд ли больше. Некоторые имеют чрезмерно преувеличенное представление о том, чем владеют. Натюрморт Сезанна — вещь вполне заурядная. Несколько раз появлялась на аукционах, но за нее никогда не давали больше начальной цены. Пикассо из «голубого» периода, когда он писал только для того, чтобы уложить кого-то в
