буквальном смысле, после чего как бы воссоздается заново. При этом изменениям подвергается буквально каждая клеточка гусеницы. Шаг за шагом происходит процесс перерождения, весь клеточный материал «сплавляется» вместе, после чего формируется заново.
Покидая кокон, выбравшаяся из него бабочка «не помнит» ничего о себе прежней, ведь в ней не остается ни одной неизмененной клетки. При этом пережившая метаморфозу бабочка достаточно быстро возвращается в то место, где она находилась в образе гусеницы, словно она все же «помнит», что с ней происходило до преобразования.
Смерть в моих глазах есть не что иное, как одна из подобных метаморфоз. Меняется сложение нашего тела, мы меняем форму бытия, но то, что мы есть, что делает нас нами, не исчезает.
И применительно ко мне, оставленной в живых, процесс преобразования, инициированный смертью моей семьи, продолжается до сих пор. Метаморфоза проистекает медленнее и, в отличие от умирания, определяется другими закономерностями. Но и в моем случае происходящие со мной изменения разительны. Медленно, но неотвратимо я внутренне трансформируюсь сообразно происходящим в моей жизни событиям. Наверное, именно это имеют в виду исследователи скорби, говоря о феномене «соумирания»?
Смерть в моих глазах есть не что иное, как одна из подобных метаморфоз. Меняется сложение нашего тела, мы меняем форму бытия, но то, что мы есть, что делает нас нами, не исчезает.
Примерно за год до смерти моей семьи я написала песню для моей подруги Сабины. В то время она только что развелась и пребывала в подвешенном состоянии между своей прежней жизнью, с которой она желала покончить, и новой жизнью, очертания которой пока только угадывались.
«Песнь для Сабины» снова пришла мне на ум через несколько дней после Праздника Душ, во время прогулки с одной из моих подруг. Я вдруг запела ее, спонтанно, без видимой причины. А когда закончилась песня, мы долго молчали. Пока я не сформулировала то, что было и так очевидно.
«Невероятно. Песня для Сабины звучит сейчас точно песня для меня».
Итак, «Песнь для Сабины» и… для меня, как оказалось.
Принять процесс собственного преображения. Для меня это было как угодно, но только не просто.
Я создала вокруг себя кокон и затаилась в нем. Только в этом коконе я могла как-то существовать. Но превращаться в бабочку?
Меня в принципе устраивала моя жизнь внутри. И себя я в ней тоже устраивала. Разве мне мало изменений? Их и так столько — хватит до конца моей жизни.
Я пыталась удержать то, что оставалось от прежней жизни. Любой ценой. Постройка моей жизни представлялась мне постройкой из костяшек домино. Одна костяшка выпала. И не какая-нибудь. А самая главная.
Но мне не хотелось, я не могла позволить, чтобы за ней лавиной последовали все другие. Останется ли от меня тогда хоть что-нибудь?
Вот мой дом, он стоит в зелени. У меня есть мое дело. У меня есть друзья.
Работать в саду. Напевать. Выступать перед зрителями.
Я поняла, что пришло время снова попытаться войти в старое русло. И чем скорее, тем лучше. До того как там, за пределами кокона, все изменится до неузнаваемости. Я вдруг заторопилась.
Я связалась с хозякой дома и попыталась ее уговорить продать мне этот дом, куда мы въехали всего два месяца назад с Хели и детьми.
Я позвонила руководительнице общественной организации, которой принадлежит детский сад, куда ходил Тимо. И сообщила ей, что и в будущем намерена вести бухгалтерию и являться на все заседания правления общества.
Своих коллег клоунов я сразила своим сообщением о готовности снова работать. И действительно, уже в конце апреля я отправилась с ними на семинар по клоунскому совершенству.
А четвертого мая я снова работала клоуном. И получила от этого удовольствие. Мои рефлексы меня не подвели.
Все просто замечательно.
Не правда ли?
Перемена перспективы
Пятница, 13 июня 2008 года
Седьмой день рождения Тимо.
Летний праздник в детском саду «Цветные кнопки».
На празднике будут и Анна, и Сабина, и, разумеется, Нелли.
Вопрос Анны о том, приду ли я, был лишним.
Разумеется, я приду. Этот детский сад играл важную роль в моей жизни. А то, что мои дети превратились в невидимок, вовсе не повод для меня сидеть дома.
И вот я стою в толпе родителей. С некоторыми матерями я поддерживаю контакт, и они знают, как у меня обстоят дела. Мы возбужденно говорим о чем угодно. Но только не об одном.
Ко мне подходят те, с кем мы давно не виделись, чтобы пожать мне руку. Заключить в объятия. Хорошо, что я уже некоторым образом натренировалась отвечать на вопрос, как я поживаю.
«Спасибо, более или менее».
