— Именно это я и делаю. — Червячок любопытства продолжал шевелиться. Помню, я все пытался уловить в его голосе что-нибудь этакое, какое-то превосходство. В колледже я был крутым — Фи-бета-каппа и хавбек, а Ройал таскал за нами ведро с водой. Но с тех пор я опускался все ниже, а он поднимался все выше. И пока я сидел под дамбой, потел, пил и размышлял о всякой ерунде, он изобрел сердечный клапан. Поэтому я выискивал нотки превосходства, на которые, видит Бог, он имел право. Однако их не было. Это был все тот же жизнерадостный Ройал с сигаретой в зубах, ухмылку которого я ощущал даже по телефону.
— Ты хочешь сказать, что кому-то из твоих черномазых потребовалось установить отцовство? Впервые такое слышу.
— Просто объясни мне.
— Что тебе сказать? — В каком-то смысле он оставался все тем же доброжелательным и общительным Ройалом. Нарочитая грубоватость и даже упоминание «черномазых» означали совсем не то, что могло бы показаться на первый взгляд. Все это просто входило в его представление о раскованности, которую он теперь старался в себе воспитывать: позволял себе мрачный и влюбленный вид на свадьбах, а невест, своих племянниц, выросших и намного превзошедших его ростом, тискал и чмокал, абсолютно искренне желая им при этом всяческого счастья. Да и словечко «черномазые» совершенно не отражало его взглядов, потому что он оперировал людей без разбора цвета кожи, они вместе сидели у него в приемном отделении, он обращался к чернокожим исключительно вежливо и сделал для них гораздо больше, чем я. В решении расовых проблем он явно опережал меня. Он больше делал и меньше болтал.
— Нет. Мужчина с группой крови AB(IV) не может зачать ребенка с группой 0 вне зависимости от того, кто была его мать.
— Понятно.
— Так что на сенова…
— Понятно-понятно.
— …на сеновале покувыркался какой-то другой черномазый.
— Понятно.
За окном снова заработала грозовая машина.
— О Господи, что это, Ланс?
— Грозовая машина.
— Что? Впрочем, ладно.
— Спасибо, Ройал.
— Привет от меня Марго.
— Хорошо, — ответил я и чуть было не забыл сказать «А Шарлотте от меня». — А Шарлотте привет от меня. — И я повесил трубку.
Ну, привет, так привет. Тут мне пришло в голову еще кое-что, и я снова набрал номер Ройала.
— А беременность длится всегда девять месяцев?
— Это зависит от того, что понимать под месяцем. Обычно период созревания для доношенного ребенка составляет десять лунных месяцев. Двести восемьдесят дней. А в чем, собственно…
— И сколько в среднем весит доношенный ребенок?
— Мальчик или девочка?
— Девочка.
— Семь фунтов.
— Все, Ройал, все. Премного благодарен.
— Да не за что, Тигер.
Тигер. Разве он называл меня так в колледже? Или в этом все-таки был оттенок снисходительности?
А я-то, тоже. «Все, Ройал. Премного благодарен»!
Мои записи были в порядке. В считаные секунды я могу, то есть мог — Господи, там же все сгорело дотла! — нет, до сих пор могу, потому что голубятня сохранилась, и, думаю, все мои документы еще там. Я могу найти счета за экскурсии по Бель-Айлу за любой день любого года.
Я занялся вычислениями. На этот раз уравнения выглядели проще. То есть их и уравнениями-то назвать было нельзя, поскольку в них отсутствовали переменные. Всего лишь арифметика. Мне нужны были четыре даты. Две уже имелись: дата рождения Сиобан — 21 апреля 1969 года и ее вес при рождении — 7 фунтов. Отнимем 280 дней от 21 апреля 1969 года. Я заглянул в настольный календарь, в котором отмечал закупки провизии. Получилось 15 июля 1968 года. Мне эта дата ничего не говорила. Ты можешь вспомнить, где был летом 68 года? Можешь? Ну конечно же, ты все можешь. Ты не ведешь записей, но у тебя настоящий нюх на время и место. Помню, как ты лежал в дрезину пьяный в бурьяне за дамбой и, принюхиваясь к земле, говорил: «А я знаю, что это, б’дь, за болото!» Потому-то ты, наверное, и выбрал себе этого твоего бога — бога времени и места.
Третью незаменимую составляющую я получил, просто попав пальцем в ясное небо. В ясном небе оказалась папка, где хранились старые налоговые квитанции и рабочие документы. В ясное ли я небо попал или в грозовое, но с первой и единственной попытки все удалось. Червячок любопытства, подрагивая, как магнитом тянул меня к сшивателю, на котором было выведено аккуратными буквами «Расчеты, 1968». Не сомневаюсь, что ты не ведешь никаких расчетов, но это неплохой способ держать в памяти, где ты был и чем занимался десять лет назад. Через сто лет новейшую историю будут воссоздавать по корешкам квитанций. Наследников престола от бастардов отличат простым сведением баланса. Вот и у меня появилась возможность выяснить, где я был тем летом, или хотя бы натолкнуться на какие-нибудь наводящие детали. Предположим, мы с Марго тем летом ездили в Уильямсбург на встречу с представителями комитета по Охране памятников культуры, чтобы поговорить с ними о Бель-Айле (один раз это действительно было). Вполне допустимо. Все это должно быть отражено в счетах за мотель и копиях авиабилетов. Или, предположим, я в это время был в Вашингтоне на заседании Комиссии по защите гражданских прав (я как-то ездил туда на пару недель в шестидесятых). Опять-таки легко проверить: счет за номер в мотеле. А может, я целый месяц провел в Англии, закупая антиквариат, чтобы демонстрировать и продавать в Бель-Айле (я и это делал в тяжелые годы). Выясняется проще простого: кредитная карточка «Пан-Американ» или «Амекс».[30] Но где же я провел лето 1968 года?
И я это выяснил. Но не где был я, а где была Марго. Неужто к этому и стремился мой червячок любопытства? Ведь я уже знал это, но не хотел знать, не хотел признаваться в знании, то есть даже заглушал его, чтобы потом это можно было бы доказать по всем правилам, подобно тому, как астроном, который в самой сокровенной глубине души уже знает, что световая точка сдвинулась с места, но не хочет даже думать об этом, пока в его руках не окажется фотопластинка и он не убедится в том, что точка на своем правильно-неправильном месте. И все это для чего? В его случае, чтобы посмаковать, насладиться превосходством реальности над воображением. А мне это было зачем? А оттянуть, оставить ужас на сладкое, как телеграмму вертишь и вертишь в руках, не распечатывая.
Вот оно. Корешок чека, оплаченного кредитной карточкой «Амекс», и выписанный под копирку счет из мотеля «Раундтаунер Мотор Лодж», Арлингтон, штат Техас, на 1325 долларов 27 центов. Все вполне предсказуемо. По отношению ко мне — не знаю, но что касается Марго — точно, поскольку формально она в то время еще считалась актрисой, — она никогда не блистала, но имела карточку актерского профсоюза Эквити[31] и действительно занималась по профессии, потому и была предсказуема, — то есть это не значит, что она играла на сцене, просто посещала семинар Роберта Мерлина в знаменитом Театре Даллас-Арлингтон. Целый месяц посещала, весь июль. Билет на самолет Восточных авиалиний датирован 30 июня, а обратный — 1 августа. За месяц она ни разу домой не приезжала, я тоже ни разу не навещал ее. Я в этом уверен, потому что внезапно вспомнил лето 68 года. В то время все суды набросились на округ Фелисьен, и те немногие из нас, как белых, так и черных, кто придерживался умеренных взглядов и стремился к добру и миру, вели собственные семинары в Ассоциации поддержки школ, работали среди учителей и родителей, чтобы после начала учебного года не дошло до смертоубийств. Мы одержали победу. Никто не пострадал. Зародилась новая жизнь.
Сиобан, стало быть, была зачата 15 июля плюс-минус несколько дней. Так плюс-минус сколько? Неделя? Десять дней? Две недели? Согласно утверждениям Ройала биология не является точной наукой, но
