Так истекли двенадцать месяцев, о которых я знал так много… Сейчас у нас, на Земле II, 2004 год. Но если вы думаете, что счастье мне изменило, что моя звезда закатилась, — вы очень ошибаетесь.
Я занимаю роскошный кабинет в здании Министерства обороны. Я стал чем-то вроде оракула, а моей маленькой тайны по-прежнему никто не знает. То одно, то другое государство обращается ко мне за советом, и я всегда советую то, что кажется самым разумным. И так как они безропотно подчиняются вещающему моими устами гласу разума (да и кто бы не подчинился после того, как я изо дня в день в течение целого года доказывал, что знаю все наперед?), дела у всех идут прекрасно, горизонт международных отношений безоблачен, а преступный мир, увидев, что его песенка спета, решил самоликвидироваться.
Паула подарила мне замечательную девчушку. На Земле нет супружеской пары счастливее нас, и думаю, что еще долго не будет — потому что я никогда не поднимусь на борт космического корабля, который мог бы вернуть меня в соседнюю Вселенную.
И лишь об одном я жалею: жаль, нельзя узнать, что же произошло с моим двойником…
Земля I, 12 ноября 2003 года, 18.30.
Все те, кто смотрел на экраны телевизоров, увидели: после того как Суарес ударился головой об одну из панелей, изображение на экране будто растаяло на миг. А потом «Конкистадор» появился снова.
Первым к приземлившемуся кораблю подбежал Рауль Конвэй, вторым — телерепортер.
Люк открылся, и появился Суарес. Рауль повернул голову, убедился, что Паула смотрит на него, и бросился, сжав кулаки, на двойника знакомого ему Адольфо Суареса.
Он получил удар под ложечку и прямой в ухо, а потом был с силой брошен на твердую землю.
Когда Паула наконец поняла, что это не сон, она стала пробиваться поближе к Суаресу.
— Не до тебя, — холодно отстранил ее Суарес и, повернувшись к растерянному Мендиоле, процедил сквозь зубы:
— Сейчас я научу вас, как вычислять орбиту корабля, взлетающего с нарастающим ускорением!
Так началась жизнь Адольфо Суареса II на Земле I.
Д. БИКСБИ
УЛИЦА ОДНОСТОРОННЕГО ДВИЖЕНИЯ
В понедельник утром на Северном бульваре двухместный «Додж-49» Пита Иниса вдруг занесло, и он со скоростью пятьдесят миль в час налетел на дерево. Пит ехал на работу в Манхэттен из Гринхилла, Лонг-Айленд, где у него был небольшой домик, жена, собака по кличке Принц, одиннадцатилетний сын… вся жизнь.
Когда машина перевернулась, Пит начал ругаться. Крышу вдавило внутрь, и он подумал: «Черт меня дернул замечтаться, вот и врезался… Проклятье, ведь это конец».
Довольно беспредметное рассуждение, конечно, но всякий думает о том же, когда вдруг замечает занесенную над головой косу смерти. В такие мгновения мозг работает быстрее, чем нервы: чувствовать просто некогда, можно только думать, и прежде всего вспыхивает нечто вроде любопытства.
По счастью, от страшного толчка в бок машины Пит упал ничком на переднее сиденье; машина перевернулась, и крышу вдавило внутрь, но голова у Пита уцелела, потому что он лежал.
Машину снова перевернуло: Пит болтался между мягким сиденьем и покореженной крышей, которая оказалась в нескольких дюймах над ним. Скрежетал металл, звенело и мельчайшими брызгами разлеталось во все стороны стекло. Бац! — лопнула шина, за ней другая. Все тело Пита мучительно напряглось, мышцы спины и шеи готовы были разорваться.
Наконец машина снова грохнулась на колеса, да так и осталась, чуть покачиваясь. Еще несколько секунд все вокруг скрипело и звенело — и стихло.
Каждый звук все еще отдавался в ушах, отпечатался в памяти. Потом Пит стал колотить ногами в левую дверцу, и наконец она распахнулась. Тогда он медленно, осторожно принялся сползать к ней, и все шло хорошо, пока его плечи не коснулись руля — тот сбило на добрый фут ближе к сиденью. Пит хотел повернуться и проползти мимо руля боком, но повернуться не удалось — слишком низко нависала разбитая крыша. Пит прижался к сиденью как только мог, выдохнул воздух, распластался и, извиваясь, медленно пополз дальше.
Вот ноги вылезли наружу, они уже болтаются в воздухе; Пит ободрал голень о подножку. Кое-как высвободил руки и протиснулся мимо руля, который оказался на уровне его подбородка. Наконец он вывалился из машины, пиджак задрался ему на голову. Ступни коснулись земли, а потом колени. Он стоял на земле на коленях, прижавшись щекой к холодному металлу треснувшей дверцы. Он ненавидел эту машину и отчаянно старался обеими руками оттолкнуться от нее как можно дальше. И упал на спину в траву и грязь. Так, лежа на спине, он закрыл лицо руками и заплакал.
Визг тормозов, топот: кто-то бежит. Опустился на колени возле Пита. Чьи-то руки осторожно коснулись его запястий, словно хотели отвести его ладони от лица, но не решились.
— Вы живы, мистер? — спросил чей-то голос.
Теперь чужие руки стали настойчивей. Отняли ладони Пита от лица. Потом послышался вздох облегчения, и на Пита пахнуло табаком.
— Господи, я уж думал, вы остались без глаз.
Пита стало трясти, длинные судороги поднимались откуда-то из живота, сотрясали плечи.
Снова визг тормозов. Опять шаги. И новый голос:
— Ух ты, да как же он оттуда выбрался?! Живой?
— Вроде живой, — ответил первый голос. — Только ничего не соображает. Совсем обалдел. Наверно, в штаны напустил с перепугу… ох, простите, сударыня, я вас не заметил.
— Я проходила курс первой помощи, — сказала женщина. — Отойдите. Я его ощупаю.
Это показалось Питу смешным. Он засмеялся. Потом перестал. Пусть щупает. Черт с ней.
Сперва ничего не произошло, наверно на него просто глядели. Потом легкая женская рука коснулась его головы, лица, шеи. Дальше вниз, по груди. Еще раз, теперь посильнее. Питу стало щекотно. Он опять засмеялся.
Оплеуха по левой щеке, да такая, что голова у него дернулась. Это для того, чтобы он пришел в себя.
За шоком и истерикой — приступ ярости. Пит изрыгнул с десяток крепчайших ругательств.
Женщина сказала:
— Кажется, ничего страшного. Несколько ребер сломано — смеяться нельзя.
Пит попытался сесть. Сказал еще два-три слова, даже не сказал, а выдохнул — и ухватился рукой за бок.
Женщина сказала:
— Ложитесь.
И помогла ему лечь. В боку хрустнуло. Обожгло болью. Пит открыл глаза, оглядел стоявших вокруг, ничего не увидел, снова закрыл и стал ждать, что будет дальше. Сейчас ему думать не надо: пусть о нем думают другие. Теперь все пойдет как положено: явятся полицейские, скорая помощь, и о нем позаботятся. На нем сосредоточены помыслы людей; правда, для этого сперва надо попасть в беду, но ведь именно в беде чувствуешь себя особенно одиноким.
Подъезжает мотоцикл. Кто-то подходит, потом убегает, мотоцикл затарахтел и уехал. И тут Пит погрузился в черную, пронизанную болью ночь.
Прежде всего не таким оказался телефон в больнице, где Пит очнулся в тот же день около полудня. Сестра, поправлявшая ему одеяло, спросила:
— Как вы себя чувствуете, мистер Инис?
Он взглянул на нее, морщась от боли.
— Жив.
— Сильные боли?
— Куда как хорошо.
