— Ну… — она смущенно улыбнулась. — Вообще-то я и не хотела в тебя попасть. Но, конечно, пианино он изуродовал.
Пианино…
Но у него нет никакого пианино! Они собирались купить инструмент для Пита младшего, но ведь еще не купили.
Это уже слишком.
— Какое пианино? — сказал он и приподнялся, несмотря на боль. — У нас нет пианино. Мэри, какого черта, что происходит? Я не помню, чтобы ты бросала в меня каким-то портретом. Не помню никакой ссоры. Фил Терранс вовсе не лысый. Я никогда и не думал, что ты с ним флиртуешь. Что же это творится?
Доктор сказал:
— Возможно, это временное явление, мистер Инис. Потеря памяти, вызванная шоком.
— Доктор, я не потерял память, — терпеливо ответил Пит. — Я все отлично помню до самой последней минуты перед аварией.
— Да вы не беспокойтесь, — улыбнулся доктор. — Это не совсем потеря памяти. Просто вы кое-что позабыли, а кое-что немножко перепутали.
— Черта с два, — сказал Пит.
— Ведь вы не можете этого знать, мистер Инис. Сами вы не можете осознать, что в ваших представлениях что-то перепуталось. Даже если бы у вас перед глазами мелькали розовые драконы, они тоже казались бы вам настоящими. Но… что ж, в конце концов… Вот вы, например, описали мне какой-то другой телефонный аппарат. Что я могу вам сказать, мистер Инис? Мне пятьдесят семь лет. И за всю мою жизнь телефонные диски не изменились — всегда были точно такими. По-моему, они такие всюду в Соединенных Штатах, а возможно, и во всем мире.
— Нет, не такие.
Доктор вздохнул.
— Вы просто еще не оправились от шока, вот и все. Пожалуй, вам бы полезно побеседовать с кем- нибудь из наших психиатров…
— Незачем.
— Я уже взял на себя смелость пригласить его.
— Я не желаю его видеть, — сухо сказал Пит.
— Напрасно.
— Я в здравом уме. Я так же нормален, как и вы.
— Не сомневаюсь. Но он как специалист лучше сумеет доказать вам, что явления, которые кажутся вам несомненными или, напротив, сомнительными, попросту таковы, каковы они есть, и так их и надо принимать — именно потому, что вы в здравом уме.
Пит протянул руку к телефону. Машинально, не думая, он стал набирать номер. Да он и не мог бы разобраться в этой нумерации, если бы думал. Привычным движением, словно и не было незнакомых обозначений на диске, он набрал номер своей конторы.
— Да? — отозвался голос в трубке.
— Рейли, Форсайт и Спраг? — спросил Пит.
Ответили не сразу:
— Извини, друг, не туда попал.
Пит попробовал еще раз, пальцы сами привычно поворачивали диск. На этот раз он набрал номер квартиры матери в Бронксе.
— Мама?
— Никаких мам тут нет, — ответил мужской голос. Пит бросил трубку на рычаг с такой силой, что телефон звякнул. Потом откинулся на подушки и закрыл глаза.
Мэри опять тихонько плакала.
— Пит, милый… — сказала она.
Пит стиснул зубы.
— Ты выздоровеешь…
— Я ЗДОРОВ!
А ВЕСЬ МИР БОЛЕН.
— Конечно, вы здоровы, — сказал психиатр. — Вы не сумасшедший.
— Не говорите со мной, как с ребенком, доктор, — сказал Пит. — Я проходил в колледже курс психиатрии. И я вовсе не беспокоюсь, что я сумасшедший. Ничуть не хуже вас могу описать состояние, в котором я, по-вашему, нахожусь. Но я отнюдь не в том состоянии.
— Значит, вы не обратили внимания на очень важный раздел в вашем курсе психиатрии, — возразил психиатр. — Труднее всего для человека, даже очень опытного, лечить самого себя. Вам бы следовало знать, что от того, кто подвержен иллюзиям, галлюцинациям или фантазиям, нельзя ожидать, чтобы он…
— Так, значит, я…
— … трезво оценивал, что с ним происходит…
— Я не в состоянии объективно оценить реальность, — устало сказал Пит.
— … и он нуждается в посторонней помощи, понимаете?
Психиатр указал на телефон, как сделал до него врач.
— Вот это — реальный мир. Он существует. Это доказательство. Как юрист, вы должны считаться с доказательствами.
Две, три, четыре, пять минут Пит Инис хладнокровно и старательно все это обдумывал, а психиатр ждал — они всегда ждут.
Потом Пит сказал:
— Наверно, так. Должно быть, вы правы. Надеюсь, мои слова звучат разумно. Телефоны всегда были такие. У меня есть пианино. Моя жена запустила в меня портретом… какой это портрет, детка?
— Портрет Пиппи, мы его снимали прошлым летом, — сказала Мэри.
Пит стиснул зубы.
— Пиппи?
— Наша собака… наш… неужели ты не помнишь?
— Я помню, — сказал он. — НАША СОБАКА ПРИНЦ.
— Все это пройдет, — сказал психиатр. — Травматическая потеря памяти и всякие фантазии. А если долго не пройдет, я бы усиленно рекомендовал вам прибегнуть к психоанализу: сами вы, пожалуй, не можете восстановить в памяти все, что забыли, но специалист сумеет это сделать…
— Убирайтесь, — сказал Пит.
— … и поможет вам войти в колею. — Психиатр поднялся. — Я еще навещу вас.
— Не надо. — Пит весь напрягся, ему хотелось вскочить с кровати и закричать. — Выйди и ты, Мэри.
— Пит…
— Пойдемте, миссис Инис, — негромко сказал психиатр. У двери он обернулся. — Вам это, верно, не понравится, мистер Инис, но мне, естественно, придется принять меры предосторожности. В вашем состоянии…
— Я понимаю, — сказал Пит. — Я согласен. Приставьте ко мне стражу. Мне все равно. Только хватит с меня разговоров.
Психиатр вышел. Мэри шагнула следом, уткнувшись носом в платочек.
Пит почувствовал, как по щеке у него поползла слеза. Да, глаза полны слез. И тоска нестерпимая. Стало холодно и страшно. Пит скрипнул зубами.
— Не уходи, Мэри, — позвал он.
Несколько минут они молчали, обнявшись. Мэри прильнула к нему, болели сломанные ребра, а он отчаянно прижимал ее к себе: пусть будет еще больнее. Боль по крайней мере настоящая.
Мэри беззвучно плакала — у нее текло из глаз и из носу, она всегда так плакала, когда бывала действительно несчастна, это была не просто женская уловка. Потом она встала и отошла к окну. Шторы были спущены и закрыты наглухо.
